— Вам не показалось, что они были с кем-то в конфликте?
Сигне мягко улыбнулась им, положив в кофе еще один кусочек сахара.
— По радио говорили, что община такая радикальная, — задумчиво проговорила она и вздохнула. — Но это не так. Это заботливая, добрая молодежь. И дети. Так ужасно, что пропали дети.
— Они не были столь радикальны?
Фредрик нагнулся вперед.
— О, нет, — ответил Брюньяр. — Они хорошие люди.
Сигне проводила полицейских к выходу. Старик остался сидеть на кухне. В коридоре Фредрик увидел что-то, что заставило его остановиться. На стене висела фотография. Аэрофотоснимок дома супругов.
— Знаешь, — сказал он, повернувшись к Кафе. — Глаза видят только то, что хотят увидеть.
Она непонимающе покачала головой.
Он показал на фотографию. Не на дом Кварвингенов, а на хутор с маленьким амбаром и домом, находившимся чуть ниже в долине. Это был хутор Сульру. В саду возвышался подъемный кран. Вокруг стояли экскаваторы.
— Этот снимок висит и в Сульру. Я видел его там, в первую ночь, только не понял, что это означает.
Он повернулся к Сигне.
— Когда была сделана эта фотография?
Пожилая женщина, прищурившись, наклонилась вперед.
— Ну… должно быть, во время перестройки здания? Лет восемь — десять назад, вроде того.
Фредрик подмигнул Кафе и щелкнул пальцем по стеклу подъемного крана, на стреле которого висел длинный белый баннер. «Акционерное общество «Монтажная компания Осло».
— Это они строили подвал, — констатировал он с довольным видом.
Глава 23
Полицейские, охранявшие Сульру, выдали Фредрику и Кафе ключи. Они прошли в амбар, в лабораторию, а затем комната за комнатой обошли дом. Кафа долго неподвижно стояла у окна в спальне Бьёрна Альфсена — младшего, всматриваясь сквозь серую изморось вдаль: там, на другом конце долины, виднелся крестьянский хутор. Окно было приоткрыто, и в комнату проникал обжигающе холодный воздух.
— Я ценю, что ты тратишь на меня столько времени, — сказала Кафа, когда они стояли на лужайке и Фредрик описывал ей картину кровавой расправы.
Он посмотрел на Кафу. Она благоразумно отказалась от серого костюма. Вместо этого она надела короткий вязаный свитер и облегающие темно-синие джинсы, которые заправила в черные сапоги.
— Я здесь не из-за тебя, — ответил он, не сразу осознав, как грубо это прозвучало. — Я хочу сказать… Мне самому хочется в этом разобраться.
Он попытался улыбнуться.
— Первые часы на месте преступления всегда такие напряженные. Очень много впечатлений.
Он присел на корточки, опустив руки в мокрую траву. В колене неприятно хрустнуло.
— Мне нравится покой, который наступает, когда убирают тела и улики. Это как рассматривать отретушированную фотографию. Проступает все прежнее и, казалось бы, малозначимое. Таким это место было до того, как стало местом преступления. Только без людей, разумеется.
Поднимаясь на ноги, он сдержался, чтобы не застонать от боли, и отряхнул руки.
— Как поэтично, — сказала Кафа.
Он не совсем понял смысл этой иронии.
— Спасибо. Это часть старомодной профессии полицейского. Не рассказывай своему боссу, что я тебе это сказал.
Кафа фыркнула.
— Самиру? Этой свинье?
Похоже, на сердце у нее накипело, но она лишь загадочно улыбнулась. Затем, прикусив нижнюю губу, она отошла на пару шагов назад.
— Двое из пропавших мужчин — братья, — задумчиво произнесла она. — Фритьоф и Пауль Эспен Хенни. Только представь себе: сейчас их родители сидят и понятия не имеют о произошедшем.
Она откашлялась, и ее голос стал тверже.
— У преступника должен был быть пост наблюдения где-то поблизости, — решительно сказала она. — Кто-то должен был следить за тем, когда жители общины отправляются спать, когда просыпаются, кто на месте. У нападавшего была цель, и за этой целью ему нужно было наблюдать.
Кафа почесала в затылке.
— И… мне кажется, я знаю, где находился этот наблюдательный пост.
Не говоря ни слова, она развернулась и быстро промаршировала в сторону дома.
Фредрик запыхался, когда догнал Кафу в спальне пастора Альфсена. Он следил за ее взглядом, устремленным в долину.