Сосед Юра, человек профессорского вида, правда немного подзапущенного, обиженно вздохнул и скосил один глаз в сторону Стаса:
– Вот изверги! – шёпотом прошелестел он. – Хоть бы угостили парой глотков! Ну хрен с ним, с ихним обмолотом, я бы стерпел, но пиво они жрут просто бесстыдно! Даже не догадаются, молокососы, что с ними рядом тоже люди лежат! Спросить, что ли, уважили бы старших бутылочкой…
– …по голове! – отозвался Стас. – Они все уже по завязку, не видишь, что ли! Хрен его знает, что у них сварит в башке! Лучше не лезть….
Юра закрыл полный надежды глаз, и на его лицо опустилась скорбная маска разочарования. Он с трудом переносил своё заточение, а потому часто бывал раздражителен и сварлив. Стасу с первых же часов пребывания с ним по соседству показалось, что Юрий Михайлович чем-то сильно удручён. Поначалу ему некогда было разбираться в сложностях натуры своего колоритного соседа. Только потом, в потянувшиеся тягостной чередой унылые дни, Стас поневоле стал вникать в его психологические экзерсисы.
В минуты просветления Юра был способен на пространные монологи из своей, уже клонившейся к закату, жизни. Излагая тот или иной эпизод, он, со вкусом живописуя его, подавал так, как хороший повар выносит вам на праздничный стол своё самое любимое блюдо. В ароматных словесных кусках повествования чувствовался тонкий вкус рассказчика, которому не чужда была изрядная доля стилевого соуса. И даже мат, присутствовавший в небольших дозах, как тонкая приправа, острой перчинкой выгодно оттенял немудрёные бытовые сценки! Что уж тут говорить о значимых событиях в жизни Юрия Михайловича. Он в такие моменты возвышал свои монологи до шекспировских высот. А достоевская аналитичность и глубина сюжета увлекала всех, кто внимал ему в это время….
Но… так бывало редко. Стас заметил, что Юрий Михайлович совсем не охоч до разговоров на семейные темы. Он тщательно обходил их в разговорах, да и посетители не баловали своим вниманием. Стасу не хотелось спрашивать его об этом. Догадавшись, что не всё благополучно у Юры на этом куске жизненного поприща, деликатно обходил щекотливую тему.
А в «проклятой» Макарычем квартире тем временем всё шло к заключительному этапу, – монтажу новехонького сантехнического оборудования. Ёкало сердце владельца этих богатств. Скоро, скоро будет счастье, такое долгожданное, с такими лишениями выстраданное на протяжении нескончаемой недели!
Сантехники, оправдывая некоторую затяжку предварительной подготовки помещения, указывали на неудобство штробления в стенах пазов для сокрытия непрезентабельного вида подводки на фоне будущей роскоши. Ещё немалое количество причин они отыскали на этом фронте работ. В конце концов, до хозяина дошло, что мужики не могут продолжать работу, не подпитанную некоторой суммой аванса. Напрасны были увещевания хозяина, взывания к договору и совести нанятых спецов! Тщетно! Слесаря стояли на своём. Бедолаге пришлось сдаться на милость профессионалов-вымогателей. А устроил их аванс почти в половину обговоренной суммы за всю работу!
Настырность «халтурной» бригады водопроводчиков объяснялась просто! Макарыч, с трудом сдерживая в себе злорадство, объявил им свою волю, – за раззор санузла (чтобы дать затравку слесарям и не позволить им сорвать свой план) он разрешает содрать с жильца контрибуцию в виде аванса такую, какую только смогут. Но потом, если кого застанет в той квартире, уволит по статье с денежным возмещением всего объёма работ, даже если тот только зашёл в квартиру выпить стакан воды!
Сашок-шепила, помня о страшной клятве, данной всевластному Макарычу, всё это время находился в великих сомнениях по этому поводу. Внезапный недуг, сразивший бригадира как раз ко времени завершения работы, поверг его в состояние сильной депрессии! Сашок всерьёз опасался, что не сможет предупредить «Черепа» об окончании работы. Тот, не задумываясь, выполнит свое ужасное обещание! Несчастный Сашок не знал, что остальных его подельников Макарыч уже известил о своих намерениях.
Промаявшись всё утро следующего дня, Сашок решился на крайний шаг. Вопреки запрету Макарыча давать свой домашний телефон, дабы оградить свой покой в родных стенах от бессовестных работяг, Сашок, со страданием в голосе, подступил к Антонине с дерзкой просьбой. Умоляя открыть сию святую тайну, так как в интересах начальника хочет известить о его срочном деле.