Уже в аэропорту имени великого французского генерала и президента Шарля де Голля Демьян вдруг понял, какого друга он приобрёл в лице Софи и какую женщину в её лице он теперь теряет.
Они постояли у входа в аэропорт, долго глядя друг на друга, но так и не сказали то, что надо было сказать в таком случае. А зачем? Тяжело вздохнув, Демьян направился в сторону стойки регистрации пассажиров.
Он протянул документы девушке в русской аэрофлотовской форме…
— Мадам Замоскворецкая? У вас совсем нет багажа?
— Нет, — томно ответил писклявым голосом Демьян, слегка покачнувшись на высоких, всё время некстати подворачивавшихся каблуках.
Этот голос… Со стороны казалось, будто эта русская мадам всю поездку во Франции только и делала, что дегустировала местные вина, причём дегустировала, не переставая: и утром, и днём, и вечером, и в постели. Но работники доблестного «Аэрофлота» уже столько всякого насмотрелись с нашими пассажирами, что какая-то очередная отъезжающая, судя по голосу, мучимая похмельем и посадившая себе голосовые связки, для них была не в новинку. Так что регистрация прошла гладко.
Ах, какая, всё-таки, умница, эта Софи!
Софи взяла ключи у главного менеджера, и пока в гостинице шёл шухер с полицией, просто и спокойно стянула из сейфа паспорт этой русской, мадам Замоскворецкой.
А загримировать Демьяна под смазливую русскую бабёнку для неё — талантливой студентки-гримёрши, чуть ли не шекспировского театра — было уже парой пустяков. Тут прибавить штукатурки, там замазать лёгкую синеву над верхней губой.
Девушка в фирменной аэрофлотовской форме с вежливо-безразличной улыбкой вернула Демьяну стянутый у Замоскворецкой загранпаспорт и сказала равнодушно: «Следующий». Молодые люди отошли от стойки.
— Прощай, милый, — прошептала Софи.
И поднявшись на цыпочки, чмокнула его в губы.
— Передавай привет своей Полине.
Демьян заглянул в ясные серо-голубые девичьи глаза и понял, что никогда, никогда он уже больше не сможет забыть этот влюблённый взгляд, который будет сниться ему всю оставшуюся жизнь.
— Может, свидимся ещё, — тихо сказал он.
— Может быть. Иди, не люблю долго прощаться, — сказала, так некстати осипшим вдруг голосом, Софи. — Все. Иди…
И только когда Демьян скрылся в прозрачном тоннеле, уносимый движущейся лентой эскалатора, она вдруг в голос разрыдалась…
Эта крепкая Софи… Она была такой слабой!
Прощай, французская любовь…
Глава одиннадцатая
КТО-ТО СТРЕЛЯЕТ, А КТО-ТО НАВОДИТ
— Демьян, а можно тебя за титьку потрогать? — сидя рядом с вернувшимся из Франции непривычно задумчивым другом на заднем сиденье большого Папиного «Мерседеса», шутя спросил своего корешка Андрюха Путейкин.
Пятак так и не успел ещё смыть с лица грим и выглядел, конечно, в глазах пацанов ужасно. Но он был герой. Он вернулся «на щите» и «со щитом». Точнее — с видеокассетами, которые были так нужны Папе Эдуарду. Так нужны, что он самолично приехал в аэропорт встретить своего подопечного.
Такого уважения Эдуард Аркадьевич никому ещё не оказывал из своей братвы.
Демьян ткнул Путейкина локтем в живот, да так, чтобы этому остряку мало не показалось.
В салоне негромко звучала речь диктора с радиостанции «Азия-минус»:
«Оригинальный метод борьбы с организованной преступностью изобрели вчера руководители оперативного штаба по празднованию последнего дня дней нашего города. После того, как было принято решение всех пойманных преступников считать киллерами, а непойманных — исключить из официальной статистики, показатели раскрываемости выросли в десять раз. Представитель президента, как всегда, остался удовлетворённым и оплодотворённым…»
Папа, с интересом прислушиваясь к голосу диктора «Азии-минус», сидел на переднем сиденье, рядом с Адидасом, который лихо «подрезал» «носы» и «задницы» всем, еле тащившимся по мокрому асфальту машинам. Чтобы ехать быстрее, Адидас отчаянно моргал дальним светом фар и громко сигналил замешкавшимся лохам четырехтональным клаксоном.
Папа обернулся к Пятаку и, ласково улыбнувшись, сказал:
— Ну, молодец! Ну, герой! Как там, за бугром? Понравилось?
— Понравилось, — признался Демьян и так же честно добавил: — Но дома лучше.
— Вот то-то! — Папа поднял вверх указательный палец, довершая важность высказываемой мысли. — Все нашу Россию-матушку ругают, а за границей-то не так сладко, как кажется на первый взгляд. Там, за границей, не жизнь, а сплошное существование. Как у этих, у приматов. — Папа снял очки в золочёной оправе, делавшие его похожим на ректора престижного вуза, и стал важно протирать стекла зелёным платком с красиво вышитым в углу оленем. — Они там уже с жиру бесятся, а мы тут дела делаем. Так ведь, а?
— Так, — хором подтвердили Простак и Адидас, которые, по правде сказать, ни разу не были за границей.
Демьян вытащил из сумки пачку разовых гигиенических полотенец и прямо в машине начал смывать с лица ненавистный ему грим.
— Переодеться-то хоть привезли во что? — не довольно буркнул Пятак.
— А мы с Андрюхой сейчас штаны снимем да Пятаку отдадим, — сказал Адидас, не отрывая глаз от дороги.
Все, включая и Папу Эдуарда, зашлись весёлым смехом. Они были рады тому, что Демьян благополучно вернулся. Даже Простак не обиделся, а с показной покорностью принялся стягивать с себя огромные широченные штаны, лихо расстёгивая крепкий ремень с увесистой пряжкой.
— Они у меня немного того, большие… — и, не докончив фразу, Путейкин заржал, тыча Демьяна в бок пальцем, дескать, не серчай, братан, это всего лишь шутка, шуткую я так.
А уж как был доволен сам Демьян, что вернулся в родные пенаты!
— Мы сейчас куда? — спросил он Эдуарда Аркадьевича, зная, что нарушает бандитскую этику и лезет «поперёд батьки».
Но он сознавал своё торжество и понимал, что сегодня ему многое можно, чего нельзя ни Адидасу, ни, тем более, Простаку.
— К нам в ресторан поедем, в «Василия» в нашего — отпразднуем победу, — сказал Эдуард Аркадьевич добродушным баском. — Только сперва к Недрищеву заедем, отдадим товар, из-за которого весь сыр-бор городили.
И Папин широкий чёрный с тонированными стёклами «Мерседес» вихрем помчался по направлению к хоромам Марлена Полуэктовича, разгоняя, словно снежинки, с дороги горе-водил.
Демьян до этого никогда ещё не был в офисе у Марлена Полуэктовича, но слыхал от Сани Бит-тнера, что там разве только что ручки на дверях не золотые, да унитазы в туалетах — не хрустальные.
У подъезда, куда лихо подрулил Шнуропет, стоял выводок «мерсюков» и новых «вольвешников». Были ещё и такие тачки, что пригнали в нашу заснеженную и не избалованную хорошими дорогами страну прямо с парижского автосалона, уведя из-под носа у разных там японских миллиардеров да арабских нефтяных шейхов.
— Круто Полуэктович стоит, — коротко, но весомо отметил Адидас, ставя машину на ручной тормоз. — Реально, в натуре!
— Пятак со мной, остальным оставаться в машине, — распорядился Папа.
Он уже было направился к дверям, но внезапно остановился и обернулся, строго глядя на подчинённого, растерянно сидевшего на заднем сиденье «Мерседеса» и выходить оттуда явно не собиравшегося.
— Да как я пойду-то? — совершенно беспомощно развёл руками Демьян. — В колготках и на каблуках? Че вы меня позорите, в натуре?
И тут Папа отдал приказ, которым и правда всех рассмешил. Всех, кроме Путейкина.
Ох, Простак и пошипел, снимая брюки и ботинки.
— Это тебе, чтобы над товарищем не потешался, — сказал Папа назидательно.
Марлен Полуэктович вышел встречать дорогих гостей в вестибюль.