– Все оттуда же, – без тени смущения улыбнулась Тамара, сразу переняв от собеседников их чисто деревенскую манеру не отводить при разговоре прямого взгляда и держаться так, словно они уже давным-давно знакомы. – По распределению. Закончила Тагильский сельскохозяйственный техникум и приехала укреплять научно-технический прогресс на селе.
– Новый зоотехник, что ль? – ухмыльнувшись, высказал догадку парень в черной куртке.
– Агроном! – гордо поправила Тамара и, так как в этот момент был объявлен «белый» танец, бесстрашно ухватила парня за руку и увлекла в середину прокуренного зала, где не слишком ловко уже извивалась полупьяная сельская молодежь, истово пытаясь изобразить нечто похожее на модный в то время заграничный шейк. У большинства отплясывающих выходило что-то среднее между гопаком, твистом и фрагментами утренней физзарядки с интенсивными приседаниями. Впрочем, и музыкальное сопровождение было под стать – допотопный ламповый магнитофон «Дайна» с двумя усилительными колонками безбожно фальшивил и агонизирующе хрипел, словно предчувствуя свою неизбежно скорую отправку на свалку в глубокий овраг за околицей деревни.
Ритмичный танец не располагал к обстоятельной беседе, но они все же успели познакомиться. Партнера Тамары звали Михаилом, а его двойника в коричневой болонье – Василием.
Несколько запыхавшиеся, но довольные друг другом, они вернулись к алтарю.
Тамаре нравились одинаково оба брата. Было в их атлетически сложенных фигурах нечто притягательное и волнующее для девушки. Но Михаил оказался более настойчив и инициативен – он вообще в дуэте близнецов всегда и во всем старался играть главную скрипку.
С той дискотеки он ежедневно преподносил Тамаре целые охапки цветущей сирени, сладко-пряный аромат которой действовал на девушку не хуже приворотного любовного зелья.
Особую нежность, смешанную с жалостью, Тамара стала испытывать к братьям, узнав о схожести их трех судеб. Все трое были круглыми сиротами. Только ее выкормил Нижнетагильский детский дом, а близнецов – вся Балтымка. Кто нес в их дом ведро картошки, кто пакетик с мукой. Всем миром подняли на ноги малолеток-сирот. Оно и понятно. Каждый крестьянин хорошо понимал, что завтра и в его семью может такое же горе незваным прийти. Обычное дело. Осудили родителей малолеток за кражу мешка колхозного зерна на пять лет лагерей. Властям ведь не втолкуешь, что от многого немножко – это не грабеж, а дележка. Сытый голодного не разумеет. А как на голые колхозные «трудодни» семью можно прокормить?!
Обратно в деревню родители близнецов так и не вернулись. Сгинули, должно, в лютых колымских вьюгах, как и тысячи других подобных горемык.
Ухаживания Михаила продолжались недолго – меньше месяца и закончились простенько, но со вкусом, как говорится, – свадьбой. Разочарование в семейном счастье не заставило себя ждать. Михаил почти перестал обращать на нее внимание, решив, видно, что окольцованная птичка уже никуда не улетит. Внешний атлетизм мужа тоже себя не оправдал – на любовную игру молодожен сподабливался лишь раз в неделю. Обычно по субботам после жаркой баньки.
При такой вопиющей холодности супруга немудрено, что Тамара как-то однажды не устояла перед откровенными заигрываниями Василия. Вот говорят, будто близнецы во всем копия друг друга. Ничего подобного, Василий, в отличие от Михаила, был готов к постельным подвигам постоянно – хоть семь раз на дню.
Но недолго бабское счастье длилось. Посадили Ваську в тюрьму за смертоубийство. Пьяная ссора, люди сказывали. Да к тому же Михаил – по вечному закону подлости – пронюхал каким-то образом о ее измене с братом. Ладно бы просто прибил или вовсе перестал выполнять свой супружеский долг. Не тут-то было! Садистом натуральным оказался, извращенцем половым.
– Долги свои я завсегда плачу! – заявил, криво ухмыляясь. – И ты по субботам свое будешь и дальше получать. Но теперича уже не спереди, а сзади, как и положено сучкам! Чего глазами хлопаешь? Не поймешь никак? Объясню наглядно! А ну, вставай на четвереньки, шалава!
Однажды, после очередного унизительного, и весьма болезненного акта «собачьей любви», Тамара не стала, как обычно, греть в тазике воду, а направилась на подгибающихся ногах к бабке Агафье.
Ее маленький, всего о двух оконцах, домишко буквально утопал в густых зарослях цветущей сирени. Но на сей раз сладко-пряный душистый аромат не тревожил и не ласкал сердце. Наоборот, даже добавил душевных мук и горечи.
Смазанные гусиным жиром, железные петли калитки без малейшего скрипа впустили позднюю гостью во двор. Собаку бабка Агафья не держала. Да и нужды в сторожевом звере не было никакой. За глаза бабку в деревне звали не иначе как ведьма или Баба Яга и сторонились утопающего в сирени домика, как вертепа всяческой нечисти. Впрочем, когда припирала нужда, деревенские жители, стараясь делать это незаметно друг от друга из-за какого-то непонятного им самим стыда, тайно навещали бабку Агафью. А куда ж деваться? Никто, кроме этой полусгорбленной старухи с диковатыми глазами на удивительно свежем, без единой морщинки лице, не умел так быстро и, главное, недорого снять порчу со скотины, точно предсказать роженице, девочку или пацана та вынашивает в утробе, и сколько еще дней продлится сухостой – жгучий враг урожая. Да и по другим, не менее важным житейским вопросам бабка могла всегда дать дельный совет – не зря прожила свою долгую жизнь, опыта поднакопила предостаточно. Все население деревушки это доподлинно знало – всем ведь известно, что среди ведьм дур не найдешь. Даже днем с огнем.