По укоренившейся привычке Франт никогда не смешивал алкогольные напитки. Поэтому достал из бара немецкую «Смирновку», с которой и начал сегодняшний полет в искристо-лазурное пространство счастливого забытья.
И только после этого вынул из кармана конверт с вынесенным кому-то смертным приговором.
– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! – хохотнул Франт, вытряхивая содержимое надорванного конверта на обеденный стол. Сначала, как всегда, пересчитал деньги. Три тысячи долларов полусотенными купюрами. Аптечная точность. С цветной фотографии «Полароида» на него жизнерадостно глядел пятидесятилетний импозантный мужик с ухоженной седой бородкой клинышком. Франт пристрастно всматривался в глянцевое фото, стараясь отыскать какую-нибудь неприятную черту в благообразной внешности мужика. Всегда легче работать, если «объект» не внушает тебе ни малейшей симпатии. Не найдя в лице даже намека на скрытые пороки, Франт за неимением лучшего придрался к улыбке:
– Ишь, как лыбится ласково-нежно! По ходу, гомик по жизни! И бородку мефистофельскую отрастил! Гонит, в натуре, что такой же продуманный! Козел мохнорылый!
Успокоившись этими, весьма полезными для будущей работы проблесками неприязни, Франт повернулся в кресле к нахохлившемуся Наркоше:
– Ну что, браток? Западло тебе «наливай» сказать? Чудо в перьях! Обойдусь и без тебя.
Плеснув в высокий бокал импортной водки, смакуя, выпил. Уже немного непослушными пальцами вставил в видеомагнитофон кассету с концертом Любы Успенской. Хрипловатый и одновременно трогательно-нежный голос русско-американской певицы, с успехом «зажигавшей» в кабаках на Брайтон-Бич, давал Франту необходимый настрой. Непритязательные, казалось бы, песенки, пропитанные волнующим грустным весельем, являлись важной приправой, превращавшей заурядную выпивку в милое интимное мероприятие. Даже чуточку праздничное.
В своих потаенных мечтах-грезах Франт любил представлять, что он женат на подобной породистой женщине. Не девочке уже, конечно, но умеющей держать себя в отличной форме и красиво, с шармом, одеваться. И пахнет от Любы, наверно, возбуждающе-головокружительными парижскими духами «Черная магия».
Жениться Франту ни разу не пришлось. Просто времени не было. С двадцати лет начал кувыркаться по статьям особой части Уголовного кодекса, начав с банального «гоп-стопа» и закончив «мокрухой». Хотя женщин в его жизни было немало. Но все какие-то малоопрятные, цинично-грубые и полупьяные. Мысль связываться с кем-то из них всерьез и надолго даже случайно в голову не забредала. Разве что в «головку». Но та, получив желаемое, становилась вяло-равнодушной и не реагировала уже на женские прелести мимолетных подруг.
К собственной внешности Франт относился трепетно, с детства усвоив истину, что «по одежке встречают». Даже в лагере щеголял в до блеска начищенных хромочах, а под рабочей спецовкой постоянно имел рубашку, что в зоне было большой редкостью. Там и заработал от братвы кликуху Франт. Чувствовалась в этом прозвище, правда, толика пренебрежительной насмешки, но оно почему-то ему нравилось.
А уж на воле Франт отрывался на всю катушку в неуемном стремлении производить на окружающих впечатление человека состоятельного и с большим аристократическим вкусом. Стенной платяной шкаф в его квартире был битком набит всевозможными атрибутами мужской одежды, включая даже сшитый на заказ смокинг. Правда, Франт никак не мог решиться выйти в нем куда-нибудь. На великосветские рауты «новых русских» его, понятно, никто никогда не приглашал. Но он не терял надежды. Когда-нибудь, накопив крутых деньжат, махнет в столицу-матушку и сам станет вальяжным бизнесменом. Дом мод, к примеру, откроет. В Москве ведь одни жулики и прохиндеи скучковались. Никому и в голову не взбредет поинтересоваться, откуда у него взялся первоначальный капитал.
Литровая бутыль «Смирновской» уже опустела на треть. Франт любовался Любашей Успенской и грустил. Но долго хандрить он не умел. Печаль, как всегда, привычно переросла в озлобленную агрессивность. Блуждая взглядом слезящихся глаз по комнате в поисках, на что бы выплеснуть душившую беспричинную ярость, наткнулся на фотографию «клиента».
– А, дорогуша! Щас я тебя уважу! – списав в блокнот адрес с фотографии, прицепил ее булавкой к оконной шторе.