– Женик, нам разве плохо вдвоем?
– Нет. Но...
– Что и требовалось доказать, – она облегченно вздохнула. – Нам обоим хорошо. И никто нам больше не нужен! Согласен, мой маленький? – Мама улыбнулась сквозь слезы и нежными, теплыми руками привлекла меня к своей мягкой груди... – Все пятерки в ранце поместились? – спросила мама по давно заведенной традиции.
– В основном. Оставшиеся рассовал по карманам, – я привычно поддержал игру, чтобы сделать маме приятно.
– Быстро марш в ванную комнату руки мыть. Ужин почти уже совсем простыл!
Наскоро проглотив омлет с «Докторской» колбасой и запив стаканом кефира, я уединился в своей комнате. Врубил магнитофон и плюхнулся в кресло.
Полуприкрыв глаза, наслаждался любимой подпольной кассетой под названием «Хулиганы». Эти песни были не из повседневной скучно-плебейской жизни-прозябания, а из другой – малоизвестной, запретной и потому притягательной. Они чуть-чуть приоткрывали щелку в эту романтично-рискованную жизнь и из-за этого так мне нравились.
Заунывно-бодрячески звучала семиструнная гитара, и юный, но сипловато-хриплый голос пел, срываясь на нервно-надрывную тональность:
Здравствуй, мама, разве не узнала
Своего любимого сынка?
Юношей меня ты провожала,
А теперь встречаешь старика...
В комнату, постучавшись, заглянула мама.
– Тебе все еще не надоели эти пропитые голоса?
– К крику моды надо прислушиваться. Даже если он с хрипотцой... И потом, это народный фольклор, – ответил я, не открывая глаз, чтобы мамуля не засекла, что я натурально «поплыл» от недавнего возлияния.
– Будь по-твоему. Но все-таки убавь громкость этого фольклора, – попросила мама и плотно прикрыла за собой дверь.
...Так наливай, мамаша, больше водки!
Боль в груди я водкою залью!
Позабуду лагерные муки
И для сердца что-нибудь спою...
Глава 2
Таранным ударом ноги я распахнул высокую тяжелую дверь, которая крокодильски-злобно клацнула за моей спиной, и оказался на улице.
Оглянувшись, отвесил шутливо-издевательский прощальный поклон общеобразовательной школе, над входом которой какой-то циник огромными красными буквами вывел нитрокраской: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
Насвистывая «Миллион алых роз», направился домой. В голове на разные лады победно звучало долгожданное слово: каникулы? каникулы... каникулы!!!
Ранец, казавшийся во время школьной учебы пудовым, сейчас вдруг невероятно полегчал.
Красные полированные бока трамваев отсвечивали на солнце, радостно ожидая свою летнюю недогрузку в связи с тем, что большинство горожан отправятся в отпуска. И практически исчезнет час «пик», когда бедным трамваям приходилось вмещать в себя вдвое больше пассажиров, чем предусмотрено нормой.
Придя домой, я первым делом закинул ранец подальше в шкаф, переоделся в джинсовый костюм и выскочил во двор.
«Здесь мне делать нечего!» – сделал я вывод, увидя, что, кроме малышни в песочнице, сопящих от усердия над сооружением чего-то понятного только им, во дворе никого нет.
У кинотеатра «Октябрь» терпеливо томилась очередь. Показывали новый американский боевик. Мне нравились подобные фильмы. В них главным бессменным героем обычно был крутой парень с вечным «кольтом» у бедра, всегда готовый постоять за себя, находчивый и неунывающий даже тогда, когда жестокая судьба гладит его против шерсти.
Вдруг кто-то тронул меня за плечо.
– Есть лишний билетик. Рубль – и он твой! – услышал я знакомый голос.
Оглянувшись, увидел Дантиста. Тот удивленно сморгнул и неестественно захихикал.
– Здорово, Джонни! Что поделываешь?
– Я-то ничего. Дневной моцион. А ты что, в фарцовщики заделался? Или у тебя хобби такое? – поинтересовался я, насмешливо прищурившись.
– Да нет, браток, что ты! Это я так... – почему-то понизив голос почти до шепота, ответил Дантист – Погоди чуток, я мигом!
Он юркнул в очередь. Уже через несколько минут вернулся. На его бордовой, потной физиономии с раскосыми глазами было написано явное замешательство.
– Ты не бери в голову, Джонни! Это я так... – повторил он. – Понимаешь, кореш, у младшей сестренки день рождения завтра. Край подарок надо. – Он словно оправдывался.
– Лады! Все ол райт. Каждый зарабатывает, как умеет. Диалектика.
– Только не говори, будь человеком, Артисту... вот, возьми, – Дантист сунул мне в руку тяжеловесный медный кастет. – Дарю на память!