– А-а! Наша ненаглядная принцесса Тамарка прикатила! – хохотнул он.
– Отстань, козел. Надоел, – скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.
– А меня, пьяная твоя харя, ты и в упор уже не видишь? – спросил рыжий таксист.
Артист осоловело воззрился на него.
– Генрих?! Ты как здесь очутился?
– Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки – она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас запросто – ты же сам сказал, на старом месте будете.
– Между прочим, эт-то не водка, а самогон! – заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.
– Тем более! – засмеялся Генрих. – Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.
Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.
Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.
– Садитесь! – махнул тот рукой. – Как водичка? Ништяк?
– Первый сорт!
– Как парное молоко!
– Отлично. Отдохну немного от служения Родине и Отечеству! – Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочке.– Забавная, скажу я вам, эта штучка – жизнь, братишки! – сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.
Тамара присела рядом с ним. Ее карие глаза задумчиво смотрели на воду.
Я даже позабыл про карточное поражение, глядя на Тамару. Это была стройная девчонка лет двадцати с длинными вьющимися черными волосами, с приятным, по-детски чуть капризным выражением лица. Ее изящная, аппетитная фигурка притягивала жадные, плотоядные взгляды всех ребят.
Генрих, явно по-хозяйски, положил голову на колени Тамары. Та снисходительно усмехнулась и нежно-ласково провела ладонью по его курчавой шевелюре.
– Скучно что-то, – томно вздохнул таксист.
Серый с готовностью взял гитару и стал старательно настраивать струны.
– Нет уж, уволь! – притворно испугался Генрих. – Только не это! С гитарой Жорик мне уже все мозги перетрахал! Дантист, глянь-ка в машине на заднем сиденье.
Дантист, покачнувшись, встал и приволок кассетный магнитофон.
В скором времени все птахи в лесу сильно перепугались: из мощного динамика понеслись лихие вопли ансамбля «ХУ». Пташки волновались не напрасно – голоса певцов смахивали то на вой, то на мяуканье, то на плач изголодавшегося волка, жалующегося на луну.
Стая птиц поднялась в небесную синь и упорхнула подальше от опасного соседства.
Лишь сороке, казалось, шизоидные выкрики ансамбля пришлись по душе. Она устроилась недалеко на ветке, восхищенно вертя маленькой головкой и треща без умолку, словно даже солидарно подпевая.
А может, она, наоборот, сердилась и выражала тем свое бурное птичье недовольство.
– Вот это я понимаю – современная цивилизация! – мечтательно заявил Генрих. – Не то что наша балалаечная пьяная Русь! Знаете, ребятишки, сколько «ХУ» зашибает за одно турне по Штатам? Два миллиона долларов! – он завистливо вздохнул. – Вот настоящая красивая жизнь!
Генрих вдруг вспомнил обо мне.
– Новенький, что ли? Серый, почему я не в курсе?
– Да нет, это так... Жора с ним в карты шпилит.
– А-а! Цыпленок! Неравнодушен, значит, к дензнакам? Логично! Но поосторожнее, дружок. Жорик дока в этом деле. Талант! Враз ощиплет. «И радостно не вой, – как в песне поется, – ты бежишь домой раздетый и босой!» Информация к размышлению – сопли и слезы позднего раскаяния Жорика не разжалобят! Давай задний ход, мальчонка, пока времечко позволяет!
– Я не цыпленок! И не лезь в мои личные дела! Тебя они нисколько не касаются! – процедил я, еще более распаляясь, заметив заинтересованно-удивленный взгляд Тамары.
– Брось, Джонни, не связывайся ты с ним! – шепотом посоветовал Дантист.
– Нет, ты – цыпленок! – не меняя удобной позы, словно выдавливая из себя слова, смакуя, сказал Генрих, хищно прищурясь. – А сейчас ты к тому же станешь еще и жареным!
Он скользнул взглядом по Серому и Дантисту. Те послушно поднялись и направились ко мне.
Дантист сочувственно вздохнул, а Серый оскалился в злобной ухмылке.
Как говорил вождь мирового пролетариата: промедление – смерти подобно!
Поэтому я быстро прыгнул к своей одежде и мигом выхватил из кармана медный презент Дантиста.
«Попробуйте-ка меня сейчас взять, чайки облипанные!»
Серый растерянно огляделся – ни камней, ни палок поблизости не наблюдалось.
– Крутой пацан! – улыбнулся Генрих. – Уважаю! Признаю, ты не цыпленок, а матерый волчара! Не хотел бы я повстречаться с тобой в темном переулке... Мне бы с десяток таких хватов – весь мир перевернули бы запросто, без всяких там идиотских рычагов Архимеда! Ха-ха!