– Глупости! – отозвался Лешка. – Будешь все время показывать на ухабы, тебя первого об этот ухаб головой треснут. Не будем вдаваться в подробности творчества. Я хочу с тобой поговорить о другом. Хоть ты и заделался мушкетером, все же мог бы, кажется, предупредить меня о готовящемся ударе первым. Товарищи как-никак, – обиженно насупился и замолчал он, изредка бросая на меня острый напряженный взгляд. Он напоминал фехтовальщика, который делает резкие короткие выпады, но тут же благоразумно отскакивает от противника, чтобы вовремя заметить его ответный маневр.
– О каком ударе? – искренне удивился я.
– Будто не знаешь! Может, твой закадычный друг Гришка не готовит на мою пьесу контрпредставление? Сатиру? Только попробуй отрицать!
Я так резко остановился, что чуть не упал:
– Врешь! Неужто правда? Вот здорово!
– Так ты не попытаешься помешать этому издевательству? – Глаза Лешки одновременно и униженно просили и угрожали.
– Даже пробовать не стану. И не потому, что это бесполезно. Я бы сам сочинил что-нибудь этакое, да способностей нет.
– Ага. Ловко! Но мы еще поглядим, кто останется в выигрыше, – Лешка повернулся и, не попрощавшись, перешел на другую сторону улицы. Крикнул оттуда: – Подлый двуликий Янус!
«Все-таки не удержался от мелодраматичности, – усмехнулся я. – Может, он такой странный и злобный из-за своего маленького роста? Где-то я читал об этом... Не стоит на него обижаться. Пойду точно узнаю насчет новой пьесы».
Уже подходя к красному уголку, я все-таки рассердился на Лешку. Ведь тот, сам того не подозревая, попал в самое ранимое мое место, обозвав двуликим.
В комнате были только Гришка и Павел. Сидя у открытого стенного шкафа прямо на полу, они наматывали на ручки рапир голубую изоляционную ленту. В специальных гнездах шкафа стояли, грозно отливая вороненой сталью, пневматические ружья и тяжелые эспадроны.
– Привет, Женюля! – улыбнулся Гришка, отсалютовав мне клинком. – Давай помогай. Некоторые рукоятки треснули. Завтра воскресенье, а значит – общий сбор и соревнования.
– Вношу предложение: целые рукоятки тоже обмотать, – вставил Зайчик, – все равно после завтрашнего побоища ни одной целой не останется.
– Может, и клинки обмотать, чтобы не царапались ненароком? – ехидно поинтересовался Гришка, сверкнув своими цыганскими глазами.
– А правда, что ты готовишь пародию на Лёшкину пьесу? – задал я интересовавший меня вопрос.
– Угу. Готовлю. Владимир Петрович помог с сюжетом. Не спектакль будет, а бомба. Пригласим на представление и завуча школы Марию Львовну. На днях закончу свое произведение. Устроим здесь читку и распределение ролей. Захочешь – тоже роль получишь.
– Конечно, захочу. Еще бы! И Лешке хороший урок не помешает – не так халтурно станет относиться к своим работам.
– Будем надеяться, – с сомнением сказал Зайчик.
В открытые окна комнаты ворвался с улицы насмешливый крик:
– Эй, мушкетеры! Не надоело глупостями заниматься? В такой козырной день! Плюньте на свой дешевый отряд и дезертируйте к нам! Мы вас научим дым кольцами пускать!
Ребята подошли к окну и увидели под ним орущего Цаплю, который сразу замолчал и отступил зачем-то к Колобку и Сергуну, стоявшим невдалеке.
– Это, должно быть, твои бывшие друзья, ваганты? – спросил Гришка, внимательно взглянув на меня. – А чего они так нарядились?
Выглядели ваганты действительно странно: на груди Сергуна болталось ожерелье из порожних пивных бутылок, на груди Цапли – связка пустых консервных банок. Один Колобок проявил чувство меры. Соломенная шляпа с петушиным пером и гитара под мышкой делали его даже похожим на какого-то шотландского певца.
– Внемлите крику души, новому гениальному произведению свободных вагантов! – театрально воскликнул Колобок, ударив по струнам. Цапля и Сергун забренчали своими ожерельями, и три голоса проревели новый «шедевр»:
Ох, надоело проповеди слушать!
И творожок, как малым деткам, кушать,
И старшим не хамить,
И младшим не грозить,
И чистенькими, чистенькими быть!
Осточертело ровно в семь вставать.
Чистить ботинки, в школу поспешать.
Таращиться на глобус, формулы зубрить.
Скорей бы юность в взрослость превратить.
Станешь сам себе тогда ты господином.
Зеленый свет тебе пред винным магазином.
Живи, как нравится – хоть окончательным кретином.
Ты будешь равноправным гражданином!
– По-моему, вы и так уже кретины! – убежденно сказал Зайчик, когда ваганты закончили и поклонились, ожидая от слушателей аплодисментов.