Тени засмеялись в ответ.
— Знаем уж, — отмахнулся вожак. — Сдавайся, рында. И нам лишнего не мёрзнуть, и тебе меньше ран принимать.
Космохвост пожал плечами:
— Боялся бы я ран, вовсе тут не стоял бы.
Вожак насмешливо покивал. Из-под нарисованных усов вырвалось облачко пара.
— Сеггара на подмогу ждёшь? Так не жди, не придёт. Мы о том позаботились.
— Сеггар придёт, — спокойно сказал Космохвост. — Моё дело дождаться.
Вожак покосился на своих:
— А нам тоже спешить некуда. Сейчас дом-то подпалим…
— С твоих гроз я велик возрос, — сказал Космохвост. — Не подпалишь. Тебе доказать надо, что сущих царевичей погубил.
Человек в меховой харе переступил с ноги на ногу. На это движение из сеней вылетел шипящий клубок и, взмыв, шарахнул когтями прямо в глазную скважину.
— Кошка!.. — закричали во дворе. — Царская дымка! Это истовики у него!..
Космохвост резко обернулся к подросткам:
— Бегите!..
Вот он и прозвучал, последний приказ, ослушаться которого было нельзя… Девочка снова обхватила названого братца. Оба повернулись, молча юркнули обратно в сени.
Вожак нападавших метнул руки к лицу, но сорвал только личину. Кошка уже исчезла, бесследно растворившись во мгле.
— Так я и знал, что это ты, Белозуб, — сказал Космохвост. — Поделом тебе, дураку! Разбойников нанять ума не хватило? Сам решил славу взять? Или Ветер денег не дал?
— Вперёд!.. — зажимая лицо ладонью, рявкнул вожак.
Охромевший стрелок и его товарищи вновь выхватили оружие.
Мощный голос рынды был хорошо слышен в погребе. Стало понятно, что наверху дела совсем плохи. Тогда брат с сестрой нащупали и сдвинули вторую западню, тайную, о которой не знали ни служанки, ни даже дядька Серьга. Отворилась ещё яма, совсем тесная, только-только вжаться вдвоём. Ребята спустились в нижний погребишко и затворились. Коленки, поджатые к груди, не давали вольно дышать.
Братец Аро вдруг начал шарить кругом себя, не нашёл искомого, потянулся к западне, пригнетавшей им волосы:
— Тесличку сверху покинул…
Вот ведь как. Привелось от смерти скрываться, и что с собой унесли? Небось не ларец с дорогими памятками родителей, оставшийся в мякоти дорожного вьюка.
Сестрица Эльбиз поймала руки брата, крепко сжала.
— И добро, что покинул, — шепнула она. — Станут смотреть, скажут: были, ушли…
Сестра говорила дело. Царевич опустил голову.
Наверху лязгало, громыхало, там ревели жестокими голосами и что-то падало так, что с западни сыпалась пыль. Потом всё начало затихать.
Брат с сестрой ухватили друг дружку, слиплись в один комок. Они знали, что вот теперь нужно ждать самого страшного.
Кто-то не вошёл — ворвался в хоромину, затопал над головами, рубанул дверку голбца, с грохотом опрокинул скамью… Эрелис и Эльбиз втиснулись пуще. Долетел девичий крик. Надсадный, беспомощный, полный страха.
— Нерыжéнь… — стуча зубами, выдохнул мальчик.
— Нет, — тряским голосом возразила сестра. — Нерыжень бы им с три короба наплела и мною сказалась.
Крик стал совсем нестерпимым. Захотелось сотворить всё равно что, лишь бы он прекратился. Эрелис всхлипнул, завозился впотьмах:
— Её же… они её… выйду…
Эльбиз что было мочи вцепилась в его руки:
— Дядя Космохвост не для того им путь заступал! И Нерыжень с Косохлёстом под стрелы шли! И Бранко…
Она была на год старше, поэтому сразу вырваться он не смог. В доме взвыла ещё и старуха. Толком разобрать из погреба не получалось, лишь то, что она велела молодой прикусить язык, не брать на душу срама.
— Тебе помнить, как за тебя умирали, — глотая слёзы, шептала брату сестра. — Тебе праведно царствовать ради их чести…
Раздались удары топора, треск дерева. В повалуше корчевали лавку. Потом со стуком отвалили верхнюю западёнку. Царевичи разом уставились вверх, замерли в темноте, прикрывая лица ладонями. Когда в погреб, прямо им на головы, спрыгнул человек, дети судорожно дёрнулись, стукнувшись лбами. Однако тяжёлая крышка не выдала, не оказала себя среди других половиц. Человек заметил сперва ложкорез под ногами, потом дыру бокового лаза. Торжествующе заорал, начал втискиваться в нору. Его сапоги скребли и скользили по доскам.
За первым полез второй, остальные побежали наружу.
Тайный лаз, устроенный ещё прежним хозяином перепутья, выводил в дровник. И поди разбери в снегу слабенького зеленца, вылезал ли кто оттуда недавно.
Довольно долгое время наверху ничего не происходило. Потом в погребишко начал проникать спирающий дыхание чад, а слуха достиг тяжёлый глухой треск.