Александр. Москва, 17 марта 1811 года
Бедная Витша Потоцкая в Польше на станции одной была с дочерью зарезана разбойниками. История престрашная. Проезжий один офицер гусарский, бывший на одном ночлеге, услышав шум, заперся в своей комнате, чтобы успеть зарядить пистолеты. Рубят его дверь топором; коль скоро увидел он скважину, выстрелил в нее и убил одного; другой продолжает прорубливать дыру и, наконец, просовывает в нее руку, чтобы отнять заложенный крючок. Офицер берет саблю и отрубает часть кисти ручной, рука отымается со скоростью, убийцы уходят. Как все утихло, офицер сходит вниз и находит графиню и дочь ее плавающими в крови своей; все люди с постоялого двора, с почты и приезжие бог знает куда девались. Офицер сел на лошадь, продолжал путь свой верхом, приехал к отцу, за 40 миль оттуда, находит его больного, приближается к постели и, откинув одеяло, узнает ту руку, которую накануне ранил саблею. Какое ужасное приключение! В городе только о сем и говорят. История и конец Потоцкой могли бы дать обильную пищу для романа.
Александр. Москва, 28 марта 1811 года
Потеря графа одних только турок обрадует, ты много потеряешь; но я все имею предчувствие, что ты с драгоценным твоим начальником опять сойдешься или и не разлучишься даже; в случае же нужды будешь уметь ужиться и с новым.
Анна Петровна хочет мириться и присылала мне доброго этого Амплия Васильевича сговариваться. Все на волоске держится, и посмотрю, ежели Амплиошка не сделает то, что Апраксин только начал. Сей добрый Агентов пустился от сердца, он мне говорил со слезами на глазах: «Счастлив пойду во гроб, ежели совершим это доброе дело!» Он весьма нежно нас любит. Святая неделя подходит, дай Бог конец! Поеду к Анне Петровне христосоваться. Мое сердце не для вражды сотворено, легко забуду я все зло, которое нам причинила, и готов много пожертвовать, чтобы купить свое, а особливо твое и Наташино спокойствие.
Вот письмо к Бальмену от его мадамы. Обнимаю его, Воронцова и всех наших добрых. Злосчастный процесс генерал-интенданта армии князя Дмитрия Волконского наконец окончился: должно ему уплатить 860 000 в казну, много других также обложены, по степени вины и средств.
Александр. Москва, 8 апреля 1811 года
Я неутомим в устройстве примирения с Анной Петровной, но эта женщина подлинно фурия: мы никогда к концу не придем.
Амплий Васильевич, как я тебе сообщил, также начал переговоры, кои обещали нам некоторое устройство дела. Последнее ее предложение было все продать, уплатить долги, а оставшиеся после сего деньги разделить поровну между ею и нами. Она дала два дня на размышление. Я согласился, и подлинно то было бы справедливо. Согласно расчету, который мы с Фавстом сделали, нам бы досталось 180 000 наличных денег. Амплий Васильевич понес мой утвердительный ответ; и поверишь ли ты, что эта женщина имела неблагоразумие отказаться от собственных слов? Амплий Васильевич возмутился. Не понимаю, что она задумала; хотела ли она нас прощупать? Но я никогда ни от кого не скрывал, что желаю окончить все полюбовно, да и ты тоже; я это твержу и всем должникам, которые от процесса страдают, по крайней мере пусть ее винят, а не нас.
Эта женщина – злобное чудовище. От нее бегут, ненавидят ее и покидают ее, сие бесит ее еще более, нежели видеть всеобщий и живой интерес к нам. Она снова обращалась в Сенат, упирая на решение уездного суда и требуя, чтобы забрали имение и дом, и проч. Сенат постановил: определение уездного суда совершенно уничтожить и предписать разобрать дело Гражданской палате, куда я подал уже апелляцию; прилагаю тебе копию с сей бумаги, из оной увидишь ты все течение дела. Сколько мог я разведать, Палата будет нам благоприятнее уездного поганого суда; трактовали там слегка о деле нашем и говорили, что, отложа право наследия, можно утвердить имение по одной духовной со всеми ее упущениями в форме. Я уже начинаю говорить с сенаторами, чтобы быть наперед уверенным во всех голосах, когда дело пойдет в Сенат. Все эти господа кажутся мне благосклонными, а Иван Владимирович Лопухин, который что московский Алексеев, сказал мне: «Дайте до нас дойти, мы вас защитим как должно».
Александр. Москва, 9 мая 1811 года
Я должен довольствоваться писать тебе по почте: прошедшую заставил меня пропустить внезапный отъезд Бальменовой, за которою муж прислал эстафету из Пинска. Она уже отправилась туда; квартира Бальмену назначена в Новограде-Волынском. Не знаю, как Машенька доедет. У нее бесконечный поезд, всего 16 человек. Сестра Пашенька, хотя и в лихорадке, последовала за нею; она им многие хлопоты доставит, но, с другой стороны, бедная Маша тоже не могла совсем одна остаться. Жанно сильно грустит, остался он без Митюши и без сестриц. Знаменское станет для него пустыней.