Чего хочешь ты ждать от Бароцци, зачем он к вам явился? Натурально для интриг. Остерегайся. Ты знаешь тонкость этих господ. Впрочем, тебя никто не выдаст. Он захочет помериться с Фонтоном, я полагаю; но где ему? Надсадится понапрасну. Бароцци может быть годен для шпионажа, но он не оратор, не переговорщик, не ловкий писатель. Коллегии известны шедевры Кассини из Рима и Бароцци из Венеции. Такого умницу, как ты, надобно ли учить?
Александр. Москва, 1 декабря 1811 года
Ты знаешь, какую братскую дружбу к нам питает Волков. Я заметил, что он отговаривает меня идти служить при Багратионе, и захотел узнать причину. Он мне признался наконец. Надобно знать, что Балашов любит его от всего сердца и хочет, чтобы Ивашкин туда шел, чтобы дать Волкову его место обер-полицмейстера. Как сие дело сделается, Волков хочет, чтобы я стал начальником тайной канцелярии, как Санглин в Петербурге. Балашов к сему приуготовлен. Я буду иметь самое меньшее 3000 рублей жалованья, квартиру, дрова, неоценимое преимущество иметь Волкова начальником. Смогу проводить все лето в деревне и являться сюда только по понедельникам. «Мне будет дело, – сказал Волков, – доставлять тебе лестные и скорые награждения». Я признаюсь, что предложение Волкова меня польстило. С ним служить и с вышеупомянутыми выгодами было бы для меня царство небесное.
Антонио сейчас от меня выходит, он должен принести мне письмо для тебя. Я тебе писал уже, что, скучая праздностью, он принялся служить в Университете, где преподает итальянский язык. Служит за честь, отказал жалованью, зато ищет чин получить, а между тем носит университетский мундир. Я писал к Сереже Уварову, рекомендовал ему г-на Пиллера, просил, чтобы он скорее доставил ему чин. Обещали это сделать, и он, и Тургенев. Отпиши и ты к обоим, попроси хорошенько Уварова. Право, Пиллер заслуживает, его уже все любят здесь, и Кутузов, Павел Иванович, и Антонский. Ежели получу место у Волкова, я его продвину по службе. Это мальчик редких достоинств.
Александр. Москва, 12 декабря 1811 года
Что ты давно не даешь никакой комиссии мне? Я так без церемонии с тобою, прошу тебя заключить скорее мир. Об нем много болтают. Говорят, что 23-го он был подписан и что государь 12 декабря на параде оный сам обнародует. Между тем червонец упал на 8 У2, рубль серебряный – 3 рубля 60 копеек. На Гамбург курс от семи шиллингов поднялся на 10½, а на Амстердам от I½ шт. на 12. Все это хорошее предзнаменование. Нового ничего нет, кроме того, что утверждены образцы новых шарфов, темляков и эполетов для офицеров; они будут белые нитяные, и все вместе будет стоить девять с половиною рублей. Хорошо будет бедным офицерам.
1812 год
Константин. Бухарест, 8 января 1812 года
Граф Потемкин, после трехмесячных сборов, едет наконец в Петербург через Москву, где надеется быть дней через двенадцать. Он берется доставить тебе это письмо, оказия верная.
Я писал тебе несколько дней тому назад с Панкратьевым, адъютантом главнокомандующего, который обещал переслать к тебе мое письмо из Киева. В том письме отвечаю на № 73 и 74, полученные через Райского. Между тем получил я от Василия Ивановича три твоих письма – № 72, 73 и 75, за которые поспешаю благодарить тебя. В № 72 ты мне пишешь о приезде Маркова, а в № 74 об этой встрече и рассказываешь. Я тебе ответил на это, мой милый друг. Очень желаю, чтобы эта несчастливая история окончилась, и думаю, что вернее всего заинтересовать ею знаменитого делового человека госпожи Шикано [Милашевича, старшего чиновника по канцелярии главнокомандующего Дунайской армией М.И.Кутузова].
Спасибо, брат, за присылку погон офицера. Видишь, мой милый друг, есть добрые люди в этом мире; но скажи мне, прошу тебя, разве поведение Голдена не вполне естественно, разве всякий другой человек, даже злой, будучи сыном, не поступил бы так же? Я это говорю не для того, чтобы умалить его заслугу, но его поведение кажется мне совершенно простым поведением хорошего сына; к тому же он, видно, прочувствовал то, что написал, и если что трогает в этой пьесе, так красноречие сердца. Я, разумеется, дам ее всем прочитать и начну с Воронцова, которому сегодня и пошлю.
Я тебе писал, сколько все присланное с Райским было мне приятно. Еще раз душевно вас благодарю. Отсюда послать нечего, разве танзуку. Вот также для Волкова трубочка для сигарок. Отдай ему и обними за меня. То, что ты сообщаешь мне о переговорах с кузиной, доставляет мне величайшее удовольствие. Дай Боже, чтобы ее уломал Мягков; но я все еще очень сомневаюсь, потому что не полагаю у нее иной цели, как нам вредить.