Я был бы очень рад, если б письмо молодого Гурьева произвело благоприятное о тебе впечатление. Место инспектора казенных угодий или, скорее, уделов очень хорошее. И жалованье хорошо, да и выслужить что-нибудь можно, а в вашем архиве ничего не добьешься. Пора тебе перестать развертывать столбцы. Это не для тебя.
Ты мне советуешь воспользоваться благорасположением генерала. Я был слишком вознагражден в этой кампании, чтобы осмелиться притязать еще на что-нибудь для себя самого; но мне доставляет величайшее удовольствие то, что генерал согласился сделать все, о чем я просил его, для моих канцеляристов. Экспедитор гражданской канцелярии Сиракузский получил прибавку к жалованью и столовое серебро. Яковенко и переводчик Шпис представлены к Владимиру. Двое других, Иваненко и Сокологорский, – к чинам; еще один, Сорокуцкий, – к чину за выслугу лет и получит тройное жалованье в награждение, также и братья Яновские. Так что они все от меня в восхищении. Другие канцеляристы завидуют их участи, тому, что они у меня. Я предпочел награждение моих подчиненных награде для себя, о коей думал генерал и от коей я отказался. По тому, как все идет в канцелярии, я еще ни разу не имел случая бранить кого-нибудь: они все усердны. Багратион женится через две недели. Его суженая больна. Они только и обнимаются, и так забавно видеть его нежным, этакого толстяка. Знаешь ли ты, что он еще толще князя Василия [тестя А.Я.Булгакова]? Я надеюсь, он будет счастлив: это премилая особа. После свадьбы молодожены и все семейство отправятся в Житомир к князю Петру, и я думаю, что она останется покамест там. Багратион хочет устроиться в Москве, и, наверное, ему это удастся. Он поедет показать жене Петербург, а потом будет к вам. Рекомендую вам заранее его жену. Это добрая особа, мягкая, красивая и любезная. В общем, он сделал превосходную партию.
Нынче в Бухаресте справляют немало свадеб. Вчера вышла замуж самая хорошенькая здешняя девица, мадемуазель Фака. Потемкин был на свадьбе и расскажет тебе обо всем, хотя я все еще сомневаюсь, что он поедет через Москву.
У нас стала прекрасная зима; вообрази, что было до восемнадцати градусов морозу; в санях ездить славно. Давно не рассказывал я тебе о Воронцове; ему гораздо лучше, но знаешь ли ты, что одно время он был очень плох. Он простудился, и мозговой насморк, но очень дурного рода, доставлял ему крайние страдания. Я его каждый день вижу; он выказывает мне величайшую дружбу. Он живет у Сабанеева рядом с Италинским, да и я бываю в этом штабе чаще всего.
Бухарест унылый город, если верить тому, что говорят. Балов не бывает; что до меня, так мне все равно. Милая Маша восхищает меня своей невинностью. Она совсем не хорошенькая, но очаровательна и редкой наивности в наше время и особливо в этой стране. Горе мне, если хоть день я не явлюсь: весь дом на меня набросится. Мне досадно, что госпожа Варлам ехала не через Москву, а не то ты бы видел это прелестное дитя. Признаюсь тебе, мой милый, что если б не проклятый процесс… Но выкинем эти мысли из головы.
Я написал очень настоятельное письмо Уварову о добром Пилларе. Заранее убежден, что он сделает все, что в его силах, и мы вскоре сможем поздравить этого превосходного человека с офицерским чином. В конце концов он станет Бьянки. Передай ему мои комплименты. Потемкин – живая грамота; он скажет тебе все, что ты пожелаешь знать обо мне: всю эту кампанию мы вместе, притом это уже вторая наша кампания. Ты знаешь его по Санкт-Петербургу. Бенкендорф уехал в столицу. Я очень с ним сблизился, это очень славный мальчик, и не так легкомыслен, как кажется. В общем, мой милый друг, я сделал некоторые очень интересные знакомства и приобрел нескольких друзей, на которых, думаю, могу рассчитывать. Сабанеев и Воронцов во главе последних, а за ними Мишо, Ламсдорф, граф Крюзоль, Панкратьев, Дишканец, адъютант генерала, – все превосходные молодые люди. Мы с ними всеми дружно жили в лагере.
Александр. Москва, 9 января 1812 года
Не виню тебя, что не так часто и мало пишешь: мы и по «Северной пчеле» видим, что секретарь конгресса Булгаков занят. Меня эта статья очень порадовала. Журнал этот сильно распространен в обеих наших столицах, и я уверен, что мы увидим твое имя. Это старая графиня Пушкина[84] показала мне статью от 19 октября или ноября из Бухареста. Она сопроводила это своеобразной проповедью, а ее сын Александр прибавил очень скромно, что ты играешь его роль. Подразумевая, что хотя он и камергер, но ему отказали в чине надворного советника. Каменский представил его к повышению, ибо тебе предстоит узнать, что он снова в Архиве. У нас время прегадкое: двух градусов мороза еще не было во всю зиму, больных тьма-тьмущая. Грипп свирепствует вовсю, все старики вдруг перемерли. Князь Иван Сергеевич Барятинский умер, читая письмо у брата своего, и так его перепугал, что и этот было умер. Бедный Волков[85] сильно простудился. Я целый день у него. Бибиков еще по сие время не бывал; жду его, писем твоих и саблю для Волкова, то есть не для того, чтобы ею голову ему отрубить: право, свою бы лучше подставить. Редкий человек этот Волков. Он мне выказывает такую дружбу, кою не забуду я, пока жив буду. Вот верный друг, подлинный и вечный.