В ночь едет Трубецкой. Хотел кое-что послать жене с ним; вместо того не знаю, успею ли и писать к ней. Василий Романович [Марченко] тебе очень кланяется; мы сегодня обедали у него. Между прочим, сказывал он, что постройка почтамта в Москве отменена. Козодавлев потребовал 8 миллионов лишку против прошлого года на свое министерство; его и ну резать и отнимать все, что могли, все проекты в сторону. Голицын тут сказал в Комитете: пусть продаст почтамт золотого своего орла (фаворита Рушковского), который так украшает дом, и построит на эти деньги здание. Теперь требовать будут утверждения государева на составленный бюджет. Может быть, сам вспомня о строении сем, государь велит включить сию издержку в расписание. Впрочем, все зависит от оборота, который дадут; но Козодавлеву не очень товарищи благоприятствуют. Жаль мне очень будет, ежели не состоится эта славная постройка, не для тебя (твой дом хоть куда!), но жаль для Москвы и подчиненных твоих.
Славно мы поели и попили у Марченко. Он говорил, что Майкову [директору московских театров] послана табакерка с вензелем, что государь отказал дать ленту, прибавя: это служба не такого рода, чтобы ее так награждать; не будут ли просить чего-нибудь и для директоров лубочных комедий?
Ходил я пешком и был на «Рюрике», стоящем против дома канцлера, на Английской набережной. Красивое судно и наполнено разными любопытными зверями и вещами. Видел я прелестную мантию или род пелерины, составленной из перьев разных птиц. Это назначено быть подарком государю от короля Сандвичских островов. Видел я тут разное одеяние диких народов, обезьян, шлюпки диких
и проч. Есть тут два алеута, которые в беспамятстве от красоты Петербурга. Один сказал: «Это, верно, весь свет съехался вместе». Понять не могут, как можно было построить такой город, такие дома. Я был на «Рюрике» с Беннером, от которого вот письмо. Заезжал я к Афросимовой, но дома не нашел; надобно будет раз и два у нее побывать. Стану одеваться, пора ехать к Марье Антоновне [Нарышкиной, которая тогда уже утратила свое прежнее значение]. Сегодня ее день, а завтра Нессельроде везет меня к Гурьевым. Теперь он, может быть, уже возвращается из Царского Села. Завтра только узнаю, на чем стало; он сам велел мне быть к себе в четверг поутру; а может быть, увижу у Марьи Антоновны Сверчкова, но все он не успел видеться с тестем, а мне хотелось бы тебе написать с Трубецким, да он поедет поутру очень рано. Вот счастливец! Так бы, так бы и спрыгнул к нему на облучок, полетел в Москву.
Марья Антоновна о тебе спрашивала. Она потолстела, но все хороша. Из Гурьевых не было там никого, кроме жениха Коко. Вся его семья переезжает сегодня в город с дачи. Многие очень о тебе спрашивали. Граф-поляк (которого имя забываю всегда), Киселев, Дмитрий Львович, Тюфякин. Дача убрана прелестно французскими обоями. Только я приехал туда в одиннадцатом часу, разлетелся было в дом городской, что не близко от каменного театра. Никого не нахожу. Дворник: «Господа на даче и сегодня принимают всех». – «Кучер, знаешь Нарышкина дачу по Петергофской дороге?» – «Как не знать!» – «Ну, так пошел туда». Только вместо Дмитрия Львовича, который на 7-й версте, меня привез к Александру Львовичу, который на 13-й. Надобно было ворочаться. Я рассказывал свою беду Марье Антоновне, которая отвечала, смеясь, что велит прибить у себя транспарант с надписью, чтобы впредь не было таких путаниц. Я бы раньше приехал домой, думал там только показаться; но меня, несчастного, засадили за вист с майором Кологривовым, флигель-адъютантом Бутурлиным и графом В.В.Пушкиным. Слава Богу, что еще выиграл 10 рублей; и то годится, а то меня вист что-то не любит.
Тургенев, который везде шарит, успел уже узнать, что я имел счастие понравиться Гурьеву, что он меня очень хвалил. Что мне в этой похвале? Сработай она дельце, то вечная слава ему! Соковнин был у меня и меня опечалил. Он вот шесть месяцев живет и не может добиться толку у Гурьева, а Марченко мне рассказывал, что вице-губернатор, кажется, тамбовский, призванный сюда для дела самим Гурьевым, живет две недели, всякий день ездит к нему, сидит от восьми часов до второго, и до сих пор еще не видал Гурьева. Впрочем, наше положение не то. Я его видел, имею обнадеживание, имею Нессельроде, который, видя его всякий день, будет ему напоминать; государь милостиво принял просьбу твою, все это прекрасно. Начало положено, и нельзя лучше. Бог милостив, нас не оставит. Не боюсь я неудачи, но боюсь замедления; ежели упустят государя, ответ пойдет на 6 месяцев. Поэтому очень я рад, что приехал сюда, и все наши одобряют также приезд мой. Ежели быть уж беде, то есть отсрочке делу, то все устрою залог 1000 душ и возьму свидетельство в банке, и тогда возьмем 100 000 рублей; все хорошо, а там и то дело устроится.