По всем вероятностям, мы выезжаем с Закревским в четверг поутру. Я в восхищении, что пускаюсь в бесценную Москву. Закревский, кажется, флегматик, а одно кричит: «У тебя то и дело письма из Москвы, а я, по милости твоего брата, ничего не получаю», – а в другое время говорил, что Толстова люди пропивают деньги и письма на почту не отдают. Вольно им не адресовать их через тебя. Завтра с милым Закревским, Тургеневым и Жуковским обедаем у Лонгинова. Тургенев невесел. Его все поздравляют с лентою, которой до сей минуты не получил, да и не ожидает, а были многие милости вице-губернаторам. Рынкевичу – 3-го Владимира. В Комиссии прошений много награждений: от Лобанова до последнего. Славному Кикину дали в третий раз алмазную Анну, а потом сказали, что это ошибкою. Гурьевские также награждены. Узнаю подробнее завтра от Закревского, который ночует в Царском Селе. Я встретил на улице Козодавлева, он завалил комплиментами: «Сделайте милость, еще раз отобедайте у меня до отъезда вашего завтра». – «Невозможно!» – «Во вторник». – «Я дал слово». – «В среду?» Нечего делать, а скучно таскаться на дачу: теряешь целый день, а мне в четверг улизнуть хочется. Наши портреты все гуляют. Беннер хочет над моим еще поработать один сеанс. Он тебя превозносит до небес за подписчиков и говорит всем: «Благодаря моему благодетелю, московскому почт-директору, даже казаки подписываются». Мы втурили и Калинина в подписчики. Бланкеты тебе пришлет со мною. Вот кто уехал за Нессельроде: Стурдза, Северин, Гульянов, Холщенский, Сакен, а Миллер уже там с графом Каподистрией, и фельдъегерь Солонин, которого я у Закревского выпросил; ему даст граф чин. У бри опять остается калифом. Шулепову хотелось на конгресс, Шатонеф хочет ехать в Москву жениться. У меня не хватило духу навестить Северина, который все еще безутешен.
Кто ко мне явился вдруг ввечеру? – Добрый Мишо; уж он целовал меня, уж говорил о тебе, плакал от радости, узнав, что мы поустроили дела наши. Он будет, может, в Москву, ежели не помешает ему какая-то комиссия, в которую он посажен с великим князем Николаем Павловичем. Какой это бесценный малый!
Я был сейчас у Дмитрия Александровича, он дал мне записку в Кабинет, для получения денег, которые выдадут мне завтра, в 9 часов утра. Я был и в Кабинете; там начальник Литке, добрый человек, предлагал и сегодня дать 50 тысяч, но лучше взять вдруг. Спасибо Гурьеву, который на себя взял дать мне всю сумму, хотя я не имею от тебя доверенности. Обязательство подписал я один; ты подпишешь также в Москве, и я его доставлю Гурьеву: так условлено у нас.
1819 год
Александр. Село Граблино, 3 марта 1819 года
Время прехолодное, с метелью. Ефим мне сделал сюрприз, пристроив возле себя четыре хорошеньких комнаты; только нет двойных рам, и везде дует. Перешел бы к нему, но, на беду, дочь его родила дочь Анну, которую я вчера и крестить должен был. Добрый старик, и я очень доволен им. За барский рубль рад удавиться, и надобно правду говорить, этот человек из всего делает доход.
Я ожидал, что строение на Кузнецком мосту подвержено будет многим неудобствам, и лучше оставить другим попечение построить дворец и лавку для Наташеньки Сихлеровой, которой прошу кланяться от меня[163]. Я ее не забыл, хотя здешние еврейские лавки ничем не напоминают московских магазинчиков. Лучше бы знаться с Фишерами и Цикл ерами, чем с винокурами и жидовками; лучше бы побывать в Горенках и любоваться на японские розаны, нежели таскаться по винокуренным подвалам и с отрыгательницами ожидать перегару, недогару и браковки вина. Но будет и на нашей улице праздник. Приеду и я отдыхать на лаврах, осыпанных овсом и намоченных вином.
Напрасно ты не послал Тормасову [московскому генерал-губернатору, которым были недовольны в Петербурге] чай. Здесь все лежачего бьют, а мне приятнее было бы лежачего напоить чаем. Нового губернатора здесь хвалят, но какого нового губернатора не хвалят?
К счастью, взял я с собою Метаксовы записки[164], над коими работаю с удовольствием. Две последние тетради будут очень занимательны. Куда только ошибочны произведения пера Метаксы! Скажи Волкову, что Алексианов [витебский помещик, знаменитый моряк Екатерининских времен, контр-адмирал Алексиано] навербовал шутов восемь к моему приезду, между прочими жид один, у которого он выбрил уже половину бороды и который хочет идти в христианскую веру. Он смеется над жидами и дразнит их, как они молятся на шабаше.
163
Знаменитая впоследствии мастерица мод, содержавшая богатый магазин в Москве на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка. Через братьев Булгаковых много иностранцев водворилось и разбогатело в России.
164
Здесь, вероятно, речь идет о книге «История греческих происшествий… заимствованная из соч. Раффенеля и других очевидцев, с собственными дополнениями издателя Е.Метаксы».