Александр. Неаполь, 30 августа 1804 года
Я в большой тоске. Мою прекрасную Costanza муж-собака увозит в Палермо. Ты не поверишь, как она мила и как меня любит. Вчера в ложе плакала все время. Я имел с нею свидание; но как муж не отставал ни на пядь, я не мог много с нею говорить, но мы взаимно изъяснили нашу страсть многим другим, кроме слов. Она немного похожа на княгиню Елизавету Васильевну [княгиню Голицыну, двоюродную сестру братьев Булгаковых]; не так хороша, как она, но милее. Мне смертельно ее жаль, и я с досады брошу всех женщин на время, ежели не навсегда.
Я сижу в партере; как кончился па-де-де, захлопал кто-то тихонько около меня, оглянулся, вижу: это моя крошка, и улыбаясь смотрит на меня. Вот этакие вздоры делают меня счастливым надолго. Самое сладкое чувствование есть любовь взаимная между двумя особами, какого бы полу или звания они ни были. Правду говорит не помню кто: любовь для добрых то же, что ненависть для злых. Прости, иду спать, мочи нет, хочется; уж час пополуночи. Я обедал на английском корабле и от множества здравий почти пьян. Пили за короля Георга, нашего императора, за отъезд Убри из Парижа и проч. и проч., а ты знаешь, что я не хват на питье: болит немного голова.
Спасибо, что послал исправно пакет мой к Чарторыжскому, но еще более благодарю за все то, что ты мне говоришь о поездке твоей в Москву. Это меня несказанно радует: мне кажется, будто я сам еду туда, когда ты едешь. Обойми за меня нашего неоцененного татулю.
Александр. Неаполь, 4 октября 1804 года
Папа как ни отбояривался, но теперь решился к отъезду и 3 ноября отправляется во Францию для коронования самозванца, который прислал к нему своего адъютанта Кафарелли, дабы понудить его святейшество скорее решиться на сей опасный прыжок. Бонапарт объявил также в Риме, что, несмотря на желание его, ему никак нельзя не занять Анконы и Чивитавекии, по причине русских, которые в Корфу. Папа берет с собою кардиналов Антонелли, Боргио, Казелли и Депьетро, четырех прелатов, дюка Браски, принца Алтьери и маркиза Сакетти. Он публикует, что отсутствие его продолжится только три месяца; но увидим, как вырвется из рук Бонапарта, и не оставит ли перья в западне, ежели не более.
Александр. Неаполь, 18 октября 1804 года
Отъезд Панина в Россию не значит ли что-нибудь? Я сего очень желаю: мы с ним были ладно.
Вюртембергский вдруг поднялся и завтра, ежели не сегодня, едет в Рим, с обещанием быть назад, чему не верю; он все у посольши. Во дворце была толпа в этот день; сначала было скучно, но потом начали к нам выходить дамы, и моя княгинюшка меня навещала всякие полчаса. Мы очень ладно и не скрываем это ни от кого. А более люблю Хованских за то, что батюшку так утешают; нас кого-то из двух сосватали за старшую княжну. Скавронская спрашивала меня: правда ли это? Откуда взялось это? А право бы, счастие быть в подобной семье.
Слышно, что папа опять не хочет ехать в Париж. Он ко всем кардиналам писал своеручно, говоря, что критические обстоятельства понуждают его следовать воле Бонапарта, но что, ежели не возвратится через три месяца, это знаком будет, что его насильно удерживают; в таком случае слагает с себя папское достоинство и предписывает кардиналам немедленно собраться и избрать нового папу. Всем же бумагам, которые им будут подносимы после трех месяцев за скрепкою его, Пия VII, не верить, яко поддельным. По сю пору все в ожидании: поедет ли иль нет?
Александр. Неаполь, 6 ноября 1804 года
Знаешь, кто у нас? Коцебу. Был у меня, я у него. Я не нахожу его разговор ни острым, ни весьма приятным; в своих сочинениях он совсем другой. Только что приехав, пошел в театр; представляли его пьесу, как будто нарочно, «Der Opfer», что-то такое; но пьеса была худо принята. Говорив с ним о его сочинениях, я не пустился с ним по-немецки, а по-французски говорит он изрядно. Жена его здесь и брюхата.
Поздравь нас с Долгоруковой, нашей петербургскою соседкою, которая стоит ваших Тюфякиных и проч. Она очень любезна и хороша еще. 4-го был Сан-Карло иллюминован, но она ослепляла более свеч: все глаза были на нее обращены. Ее дом будет очень приятен и террасирует общество Скавронской. Zichy также сюда приехала; будут сюда скоро Головкина, Демидовы и проч., и все это на долгое житье. Лафа!
Александр. Неаполь, 14 ноября 1804 года
Здешний двор очень притесняем Бонапартом, который требует, чтобы оный объявил войну Англии. Для короля уже очищено место на английском военном корабле, который перевезет его в Сицилию. Королева хочет крепиться, сколько может, но вряд ли устоит. Посол французский с некоторого времени весьма груб, надменно здесь поговаривает, и слова его подпираемы французскою армиею, которая поставила себя на такую ногу, что в 8 часов может быть готова, чтобы идти на Неаполь. Не только наш один, но все Дамасы света не в состоянии сему помешать, ибо армия неаполитанская не существует, и за этим слишком поздно здесь хватились. Наша участь будет, следовательно, Сицилия, а может быть, и совсем нас отзовут.