Александр. Дрезден, 6 июня 1819 года
Часто грустно по Москве, и без Волкова, я думаю, что вместо удовольствия путешествие навело бы на меня тоску. Правда и то, что здесь начинаются приятства, ибо в этом королевстве Польском тоска: пески, сосны, жиды да свиньи; нищета, лошади дурны, жилища еще хуже. Никому не советую с Варшавы ехать на Бреславль. Мы едем местом очень любопытным, по следам армий наших и больших происшествий. В Бауцене отыскал я дом, где скончался князь Кутузов; хозяин рассказал мне все подробности. Я вообще довольно обогащаю свой журнал, который заключает в себе совершенно все наши деяния, и я так привык, что не могу ни пить кофе, ни понежиться, ежели не вписал в журнал что надобно. Много очень было с нами и любопытных, и смешных происшествий. Волков удивительный халапушка. Ночью около Бреславля заехал почтальон в шинок за шнапсом, слышит музыку, танцы, веселье, пар с восемь вальсируют в комнате, где человек 40. Где мой Волков? Кажется, стоял рядом со мною. Гляжу, а он, подцепив крестьянку, изволит с нею вальсировать. Надобно было видеть радость этой девушки, что она вальсирует с командиром из славнейшего града Москвы. Васьками мы очень довольны. Мой Васька говорит, что немцы все дураки. – «Отчего же?» – «Да ни один не умеет говорить по-русски».
В Карлсбаде множество народу; мы пишем туда, чтобы нам наняли две комнатки. Ханыкова [нашего посланника при саксонском дворе] здесь нет, а приятен очень дом князя Павла Сергеевича Голицына, которым мы обласканы; жена его премилая, мы у них обедаем сегодня. Есть еще Крокша, но я и не поеду туда: слишком там умничают. Еще здесь Аникеева, которая собирается в Россию обратно. Прочие все разъехались. Меншиков [князь Николай Сергеевич] поехал в Италию. Этот по уши в книгах и работе, но очень весел, говорят; в Россию не думает возвращаться, чего, право, не понимаю. Он Стурдзу здесь так напугал, что этот ходил как угорелый. «Примите меры предосторожности, – говорил он Стурдзе, – я же их принял». – «Да какие же?» – «О, прежде всего я надписал на своей двери большими буквами: «Здесь не живет Стурдза». Я не боюсь, что студенты ошибутся дверью» (они жили в одном доме). Здесь и в маленьких даже городках, где мы проезжали, везде продают портреты и жизнеописание Занда и изображение убиения Коцебу. Завтра начну осматривать достопамятности города. Мы живем в «Отель де Полонь», на большой Шлоссгассе. Мимо нас беспрестанное гулянье, в комнате славные клавикорды, и мы бренчим.
Как нас трактуют везде! Слова «русский генерал» имеют чудесное влияние: нигде не держат нас минуты, нигде не осматривают. Я не знаю другого Волкова для дороги: попечителей, спит днем, а как мы захрапим ночью, то он караулит, всегда весел, на все готов, исполняет все мои капризы, одним словом, товарищ славный, только не дает мне писать; у него одно слово: «Да после напишешь».
Александр. Карлсбад, 13 июня 1819 года
Тебя, кажется, вся Германия знает; все меня ласкают как русского и как брата твоего, а многие меня принимают за тебя самого, напоминают мне о том, о другом, и я не могу их переуверить, что это точно не ты, а я. Еще обедал я у принца Мекленбург-Шверинского, мужа покойной великой княгини Елены Павловны. Они очень милы оба брата, а меньшой просил меня тебе кланяться от него. Принц сказал нам по секрету, что сын его помолвлен скоро будет за сестру нашей великой княгини Александры Феодоровны. Сегодня звал нас обедать Блоом [бывший датский посланник], который и здесь живет по-петербургскому и все с русскими. Он познакомил меня с датским наследным принцем, у которого жена прекрасная, да и он сам молодец. Федор Петрович Уваров также здесь и очень меня обласкал; у него род балика во вторник. Чье знакомство очень мне было приятно, это почтенного старого Блюхера, без всякой церемонии. Желтухин нам дал секрет: он не любит, кто станет его величать, а кто с ним тотчас запросто, того он тотчас любит. Волков тотчас выпятил свой немецкий и свои кройц-батальоны. Тут наш хозяин и пришел в восхищение. Ужо садимся с ним в вист по 5 гульденов. Это наша московская игра; большую и азартную он уже бросил совсем, по убеждению адъютанта своего, графа Ностица, и старик сам говорил нам: «Мы большую игру не играем, мы играем в вист по маленькой, а большая игра запрещена» (указывая на Ностица). Однако же этот Ностиц – его адъютант и спас ему жизнь в битве при Ватерлоо, когда маршал упал вместе со своим убитым конем.
Шварценберга я бы не узнал: так он опустился, похудел и состарился; одну ногу тащит за собою и ходит, упираясь на тросточку, сидит большей частью и невесел. Здесь еще граф Витт, княгиня Горчакова с дочерью, Уварова брат с женою, Раевская, жена генерала, с дочерьми, четверо Голицыных, князья Федор, Павел, Александр и Василий, Кампенгаузен, Хрептовичева, Меншикова, Любомирский, Пукалова с каким-то молодым полковником, Василий Давыдов, герцогиня Курляндская, то есть Саган, Экселенца и проч. и проч. Есть еще сестра Наполеона Элиза Баччиоки с мужем и любовником и жена Еремки Бонапарта; с некоторого времени они мало выходят в свет и говорят, что вид Шварценберга и Блюхера доставляет им страданий более, нежели воды приносят пользы. Есть еще очень красивая женщина, жена Стюрмера. Это любезная француженка, она приехала со Святой Елены, где ее муж был комиссаром Австрии, как ты знаешь. Я еще с ней не познакомился. Генерал Желтухин, друг Закревского, – милейший человек, но этой ночью он, к нашему сожалению, отбывает в Россию. То-то же наговорился я об Италии с ним. Он все время вояжировал с великим князем Михаилом Павловичем, жил с Италинским, Каподистрией. Обласкай его, когда будет в Москву. Я дал ему письмо к тебе, но он не прежде будет в Москве, как в сентябре или в октябре. Он отдаст тебе посылку от меня, которую передай Наташе. Это башмаки дрезденские.