По дороге сюда встретил я Небольсина, и, несмотря на ворчание почтальона, мы проболтали с часочек на дороге, и я намарал тебе несколько строчек карандашом. Я ему нечто порассказал о своей дороге для передачи тебе. Я никак с Волковым не согласен, и местоположение Карлсбада скучно. В глубокой дыре, окружен дремучим лесом, на высоких горах. Чтобы видеть небо, надобно так заворотить голову, что шляпа спадет. Холод все продолжается, и ежели бы не твоя славная шинель, я бы не один раз, а особливо эту ночь, сильно прозяб. Как часто тебя благодарю. Какие нищие эти немцы! Из всего делают себе доход, за все подавай деньги. Только что мы приехали, явилась перед домом нашим музыка с поздравлением.
Кого я еще здесь нашел? Помнишь ты, у Бирон жила полячка, ловкая Брыжинская; теперь стала престарая и претолстая, а все еще щеголяет. Только какая жалость! У нее эта мерзкая польская волосяная болезнь, которой имя я забыл, так что, дабы скрывать волосы, вся голова у нее как в мешке. Есть еще другая полька, с которой странное было приключение: около Рима напали на нее разбойники, ограбили ямщика… Вот, может похвастать, что отведала необыкновенного фрукта, только что от испуга с тех пор стала коса одним глазом.
Анстета нет здесь, а может, будет еще; но жаль, что графиня Нессельроде сюда не будет. Ренан уговорил ее ехать лучше в Эмс, верно, потому, что сам туда поехал. И Каподистрии не будет. Дамм, доктор его, сказывал, что он берет воды в Виченце, а оттуда поедет в Париж.
Хитров умер во Флоренции и оставил, говорят, жену [Елизавету Михайловну, дочь князя Кутузова, в первом браке графиню Тизенгаузен] в прежалком положении, с долгами и без копейки. Смерть его была очень мучительна и продолжительна. На сих днях ожидают прусского наследного принца, на которого наехали мы в Бреславле.
Богатая земля! Изобилие! Мой Васька набивал себя все фруктами. Как мы раз смеялись! Иду со двора, Васька у ворот покупает и ест вишни; через час ворочаюсь домой, Васька опять ест вишни. – «Смотри, ты не объешься?» – «Ничево-с!» – «Ну, охотник ты, брат, до вишен?» – «Да дешевы!» Вот так по-русски!
Александр. Карлсбад, 21 июня 1819 года
Во вторник давал Уваров Федор Петрович славный бал в Саксонской зале, просил меня внести оживление, но не было нужды: все были очень веселы и плясали до двенадцатого часа, что тут является беспримерным распутством. Я сделал несколько туров вальса; пришлось, ибо и Федор Г., и сам Уваров, и наследный датский принц, и принцесса, которая очень красивая женщина, и две принцессы Мекленбургские, – словом, все танцевали и вальсировали. Наш милый старик Блюхер надел все ордена и, дабы сделать приятное хозяину, налепил большую бриллиантовую Андреевскую звезду. Так себе отличаемся в польском, что любо, с припрыжкою, как тот польский пан староста в Вильне.
Я познакомился с молодым Стюрмером, который очень тебя любит и хвалит тебя. Ты знаешь, что он был комиссаром австрийским на острове Св. Елены, откуда недавно приехал. У него жена француженка, очень хороша собой и мила. Я на балу более часа с ним болтал, а вчера обедали у Блоома вместе. Он мне рассказывал очень много любопытного о Наполеоне, которого никак не мог видеть, и Бальмен также. Этот взбесился и уехал оттуда в Англию. Комиссары набросились на губернатора, чтобы тот отвел их к Наполеону, их должности обязывали их его повидать и убедиться, что милейший человек там. Наконец Наполеон велел им сказать, что примет их всех утром, когда сидит на стуле с дыркою. Натурально, никто категорически не захотел через это пройти. После множества переговоров губернатор объявил, что придется ему допустить-таки к себе комиссаров, а тот отвечал: «Даю вам слово чести, что, ежели хоть один из них войдет ко мне, я вышибу ему мозги собственной рукою, как и предупреждаю вас о том наперед; вся ответственность на вас. Держите меня тут сколько хотите, но я не желаю никого видеть».