Еремей Бонапарт вчера ввечеру уехал отсюда. Я шел мимо, и он, севши в дормез, закричал жене, державшей сына за руку: «Прощайте, мои сокровища!» Он похож очень своим уродством, с желтою рожей и истасканным телом, на Жихарева. У Элизы все делаются обмороки; намедни упала возле меня, и сегодня ее рвало на Нейбрунне, сидела, плакала, окруженная своей свитой. Князь Шварценберг слег, у него рожа на ноге; может, это и к лучшему, но вообще плох он и ходит как молодой расслабленный Багратион. Русские, да и все вообще, оказывают ему великое уважение. Александр Петрович Ермолов мне подтвердил (а он из Парижа приехал), что и другая дочь графа Ростопчина, моя фаворитка Наташа, помолвлена. Отгадай, за кого. За Митюшу Нарышкина. Каков! Он будет очень счастлив; она прелюбезная, умела устоять против всех убеждений матери. Граф дает ей сто тысяч годового дохода. Эта, небось, не пошла за француза.
Приехал Коновницын, но я его еще не видал. У Браницкой бываю чаще теперь, более ознакомился; она тебя будет просить послать какие-то семена дочери ее. Добрая круглая баба и настоящая россиянка. Воронцова любит, как любовника. Вообрази, что Витт привел сюда на три недели дрожки и лошадей из-под Буга. Немцы удивляются пристяжке и думают, что это какой-нибудь сибирский зверь. Намедни он скачет, только вдруг куча народа, и один посмелее берет лошадь за повод и останавливает. – «Что ты хочешь, братец?» – «Как, что хочу? – жизнь вам спасти: вы видите, что лошади вас бьют!» Витт поблагодарил, засмеялся и погнал еще шибче прежнего, а немцы со страхом и удивлением смотрят ему вслед. Хороший анекдот, не правда ли?
Со здоровьем идет порядочно. Волков более пьет и потому пускается часом прежде меня в Спрудель. Я люблю после делать длинную прогулку, а он не жалует ходьбы по горам; я же лазю везде и потому завтракаю только в 10, а иной и в и часов, а он прежде. Обедаем всегда дома и едим очень умеренно. Я коротко познакомился с Федором Петровичем Уваровым. Он очень основательный, добрый человек и умно судит о вещах. Я тебе сообщу все это в свое время. Впрочем, журнал мой ведется очень исправно. Московская книга уже исписана; здесь купил и пишу уже второй том. Нет верной оказии, а то бы послал вам ту книгу.
Александр. Карлсбад, 4 июля 1819 года
В трех неделях почти, что мы здесь, много, ежели было четыре дня хороших, а то все холодно, и дождь льет. Ночью, закрываясь твоим капотом, вспоминаю тебя и благодарю. Баччиоки была сегодня у вод в бархатной собольей шубе, а много поляков – в крымских барашках. Это, видно, проказничает комета, которая всякий вечер очень видна здесь, к западу.
Здесь Бутягин с женою, но он что-то странно себя ведет, не знается ни с одним русским и оным не называет себя ни на карточках, ни в печатной описи приезжих. Я не захотел делать шагов первым, не будучи озабочен знакомством с ним. На его карточку я ответил своею, вот и все. Я его встречаю на водах и на прогулках, будто и не зная, что это он.
Этим утром собирались мы в Мариенбад: Федор Петрович Уваров, граф Витт, англичанин Уэрри и я, но дурная погода заставила нас отложить прогулку; до Шлакенвальда мы поедем в коляске, а оттуда верхом, чтобы сократить путь и вернуться в тот же день в Карлсбад. Вчера получил я письмо от графа Эжена Сегюра, внука того, что был послом в Петербурге, прекрасного молодого человека, у которого будет 60 тысяч фунтов ренты с прекрасного имения близ Парижа. Наташа, моя фаворитка, помолвлена с Митюшей Нарышкиным; сие доставляет мне величайшее удовольствие. Граф ожидает только дозволения императора, чтобы отпраздновать две свадьбы. Кажется, старший его сын плох и доставляет ему много хлопот. «Сергей, – говорит он, – это мой бич, и я нахожу, что отцы, потерявшие детей своих в последней кампании, не самые большие несчастливцы». Из знакомых здесь еще Павлик Сапега; состарился, и он меня тем же попотчевал. Жена его, бывшая княгиня Франкони, будет сюда из Теплица. Коновницын велел тебе кланяться. Приехал также князь Иван Борисович Куракин, никуда не ходит и все сидит под окошком, да признает прохожих.
Вчера попал я в переплет. Вижу издалека на улице Бехтеева, адъютанта Уварова, который говорит с двумя дамами, и с ними еще другой господин. Я тихонько подхожу и со всей силы хлопаю его по плечу; он быстро оборачивается, и каково же мое удивление, когда вместо Бехтеева вижу я незнакомое лицо! Сконфузясь и смутившись, я извинился, сказав, что принял его за одного из моих друзей, господина Бехтеева. «Да уж! – отвечал он. – Ежели я однажды повстречаю этого господина, имя которого так трудно произнести, то не смогу передать ему нежное приветствие (потирая свое плечо), которым вы меня почтили». Он засмеялся, дамы тоже, он приглашает и меня посмеяться, говоря: «Вы тоже можете посмеяться, ваша шутка меня не обидела». Я узнал, что это здешний актер, большой буффон. Этим утром он принес мне афишку и большое письмо, в коем меня извещают, что дирекция посвятила мне оба вечерних спектакля, и присылают билет в ложу. Дал два червонца, нечего делать.