И у вас, видно, не без проказ. Здесь стреляются, а у вас тонут. Жаль бедного Ефимовского, он был порядочный малый. О брате его не то же говорят; лучше бы ему утонуть, а еще лучше – никому. Во всем воля Божия!
Все жалуются на Карлсбад, кроме меня. Ермолов, чтобы не сделать, как поляк, вдруг отсюда уехал. Дурная погода много вредила действию вод; но я всегда шатался, несмотря ни на какое время. Дамм говорит, что это ничего, что я после увижу, какую пользу почувствую от вод. Это одно могло вознаградить скуку быть с тобою в разлуке, несмотря на беспрестанную рассеянность, на чрезмерное дружеское обхождение со мною всех немцев вообще и особенно наших русских. Завтра пью последние стаканы и венчаю лечение свое, которому следовал я очень тщательно.
Ты спрашиваешь о Каподистрии. Он должен быть на обратном пути. Генц (который тебе много кланяется, он и граф Мерси, оба обедали со мною у Кауница) сказывал мне, что наш добрый Каподистрия хуже прежнего. Меттерних желает с ним видеться, но Каподистрия ему отвечал примерно так: «Мне невозможно с вами встретиться, ибо не могу свернуть с пути моего…» Пребывание на Корфу сильно повредило его душевному настроению, и, кажется, пребывание его на водах близ Виченце было слишком непродолжительным, чтобы быть благотворным.
Третьего дня был я на чае с танцами у князя Шварценберга, он давал его для 84-летнего герцога Альберта. Очень было весело, потому что князь Федор Голицын взялся анимировать; и немцы, и мы так расплясались, что любо. Было жарко, и мне не хотелось танцевать, но не мог отказать доброму фельдмаршалу, который просил меня вальсировать с принцессою Ангальт-Кетенскою; мастерица и прекрасная женщина, она сестра, по матери, короля Прусского; а там вальсировал я с нашей принцессой Витебской-Вюртем-бергской Марией, с которою много говорил о Велиже и Белоруссии. Меттерних воротился из Теплица, где имел свидание с прусским королем и совещания насчет германского заговора, который нешуточен; много открыто, но еще более во тьме.
Александр. Франценсбрунне, близ Эгры,
27 июля 1819 года
Ну, брат, попался я впросак! Приехал сюда молодцом за Волковым. Вчера вдруг оказалась пресильная подагра в обеих ногах, так что я должен лежать в постели; от сего очень неловко писать, но лучше, чтобы ты все узнал от меня самого. Доктор мой радуется моей подагре как будто делу. Теперь выходит, что все недуги происходят от подагрического предрасположения, которое стремилось проявить себя. Он мне клянется, что я буду радикально излечен, и приводил мне многие примеры прошлого года. Все это очень приятно, но я мучаюсь как проклятый. Мне такую же шерсть кладут на ноги, как тебе в Петербурге я клал. Маленький Небольсин ухаживает за мною как брат; не могу им нахвалиться. Добрый мальчик! Волков поехал на два дня в Карлсбад; то-то выпучит глаза, найдя меня в постели. Здешнее место мало и довольно скучно. Еремка и Людовик Бонапарты здесь. Последнего привезли на тюфяках, а теперь он ходит качаясь.
Константин. Свирлово, 30 июля 1819 года
Ломаю себе голову, чтобы сказать вам что-нибудь новое отсюда, но совершенно ничего не знаю, да, кажется, ничего и нет. Город наш украшается, строения нового много, мостовые подымаются, сделанные уже очень хороши, но пустота чрезвычайная: изредка встретишь карету. Новое Собрание строится и устрояется, бильярды заказаны в Петербурге, столы, стулья – все это в работе; надеемся, что будет хорошо. На меня наложили старшины Собрания, как на старшину, приобрести место, принадлежащее священнику и нужное для двора, теперь об этом хлопочу.
Ну, сударь, еще новость: орел с почтамта от гнилости свалился; благодаря Богу, обошлось без несчастья, а если бы месяц ранее, когда мы были еще в городе, могла бы быть беда, ибо дети целое утро бывали на балконе, а происшествие сие случилось в 10 часов. Корона свалилась, разбила железные перила и упала на балкон, который также попортился, а в ней одной весу три пуда, во всем же орле 80 пудов; попала бы на кого, – так тут и смерть. Чиновник мой один только что успел под балконом вскочить в дверь, как еще голова упала; остатки тотчас сняли, все дерево так сгнило, что едва держалось; в почтамте при падении думали, что ударило громом. Большое счастье, что не убило никого, а ты знаешь, у нас в десять часов всегда народ и карет пропасть на дворе. Я было думал его восстановить, но нет никакой возможности, а новый делать дорого, надобно просить особенной суммы. Я думаю, обойдется и так.
Константин. Москва, 4 августа 1819 года
Меня удивляет обращение или, лучше сказать, необращение Бутягина с русскими. Разве его эта женитьба и богатство переменили, а живши с нами, когда был гол, как мы, то любил давать завтраки и обеды и со всеми быть знакомым. Уэрри я очень знаю, он, между прочим, встречал нас в Англии и устраивал все для нашего вояжа в Лондон.