Ну, брат, наш добрый начальник скончался 24-го числа прошедшего месяца. Все мы сердечно о нем сожалели, да и не одни мы, а все, имевшие с ним дело. Умер как христианин, без страха. Мы отслужили здесь по нем панихиду и от искренней души молились. Кто будет на его месте, еще неизвестно. Государь изволил выехать накануне в Архангельск, следовательно, и не мог еще назначить ему преемника. Умер также старик князь Иван Петрович Тюфякин. Сын его должен быть еще в Москве, где он проездом. 22 июля Депрерадович и Бенкендорф сделаны генерал-адъютантами, граф Апраксин, что женат на дочери дюка [т. е. дюка Серра-Каприоли, неаполитанского посланника], – флигель-адъютантом, графиня Шувалова и жена генерала Толя – кавалерственными дамами, Потемкин – дивизионным второй гвардейской дивизии. Меншиков получил первую степень Анны.
Министерством внутренних дел управляет князь Александр Николаевич [Голицын. Министром назначен был потом граф В.П.Кочубей] до назначения преемника покойному Осипу Петровичу.
Александр. Франценсбрунне, 6 августа 1819 года
Увы! Пешман отсюда отходит через два месяца. Он вылечил Элизу Баччиокшу от подагры в груди и желудке, и ценою денег она согласила его быть ее лейб-медиком и переселиться в Триест. Это незаменимая потеря для здешних больных. Мы все, русские, даем ему славный аттестат. Пожалуй, брат, позови Гизетти и скажи ему, что я не могу его довольно благодарить за лейпцигского банкира Фрезе, который по первому моему востребованию прислал мне с эстафетою, зная, что я болен, 265 червонных при самом учтивом письме. Не забудь же. Увы! Завтра остаюсь один, разлучаюсь с Волковым. Он едет на Монпелье.
Сегодня надел я сюртук в первый раз. Время бесподобное, я велел открыть окно и поглотал несколько чистого воздуха. Как скоро в силах буду одеться, то ходить буду часто к княгине Горчаковой; и она, и дочь ее княжна Софи очень милы и добры, а они живут в одном доме и в одном этаже со мною, – только перейти через коридор.
Александр. Франценсбрунне, близ Эгры,
10 августа 1819 года
Благодарение Богу! Я могу опять действовать свободно правою рукою и доставить себе ни с чем не сравнимое удовольствие к тебе писать.
Доктор Пешман в страшном восхищении пишет историю моего лечения, которая будет помещена в описании здешних вод. Он не понимает, как я существовал со всей той дрянью в кишках, на легком и в брюхе; а есть люди в Москве, которые не понимают, зачем я поехал сюда, или, лучше, которые думают, что я придрался к здоровью, чтобы порыскать и повеселиться. Знают же они мое сердце! Где я могу быть счастливее Москвы? Там для меня все в свете! По-ихнему, мне околеть в доме Шутельворта; но Бог меня не выдал: Он мне вложил в душу поехать с Волковым, чтобы совершенно переродиться.
Я не могу нахвалиться довольно русскими, которые здесь; все дежурят у меня беспрестанно: генерал Эмме, Мантейфель, Реад, князя Волконского адъютант, Любомирский, а особливо добрый Небольсин меня навещают целый день; сядут около постели, станут болтать, так, право, забудешь о боли.
Александр. Франценсбрунне, 14 августа 1819 года
Хожу по комнатам довольно бодро. Теперь пойдет скорее выздоровление, и я прошу Волкова дорогое время не терять и ехать в Монпелье, но он ждет все денег моих из Лейпцига, и чтобы я написал надпись, приличную для монумента Сергея Ивановича Плещеева[167] в Монпелье, но ничего не родится из башки моей.
Сегодня был у меня, кто же! Старый Шнауберт, иенский профессор и отец московского Шнауберта-доктора. Узнав, что мы из Москвы, он пришел узнать от нас о сыне своем, и, услышав, в каком он ходу в Москве, старик почти плакал от радости. Я чаю, лет за 70, а женился на другой жене и имеет славного мальчика лет девяти. Скажи это Обрескову, а он передаст Шнауберту. Старик сказывал, что Иена лишилась лучшего профессора препаратов, ибо Лодер выписал его в Москву, дабы поставить и вычистить кабинет, который он в казну продал. Скажи это Лод еру и поблагодари его, что и он меня наставил на Карлсбад.
Спасибо доброму барону Балтазару Балтазаровичу Кампенгаузену: всякий день сидит у меня по часам и говорит дело. Сегодня согласились мы, что, без всякого пристрастия, Россия – земной рай, и подлинно: везде вижу бедность, ропот, разврат в нравах и умах. Славны бубны за горами. В Карлсбад приехала графиня Воронцова, мать Ванишина. Ежели, Бог даст, выздоровею, съезжу ее навестить. Головкин прислал из Швейцарии курьером Обрескова (что делал нам банк в Петербурге) к Меттерниху. В Карлсбаде конгресс все продолжается насчет дел германских. Сами министры иностранных дел, австрийский, прусский, баденский, ганноверский, вюртембергский, туда явились, а от прочих дворов министры. Алопеус [наш посол при прусском дворе] хотел тут роль играть, но Меттерних его оттер, и он, поживши под видом вод, уехал опять в Берлин. Неизвестно, что решено и какие взяты будут меры, только, по обыкновению прусского двора, не кажется, чтобы думали брать сильные меры, а это придаст бодрости противной стороне. Удивительно, как далеко идет ослепление или фанатизм.