Театры хоть кого с ума сведут; но чудо парижское для меня не Тальма, не Дюшенуа, не Брюнет, не Мартен, а балеты, а Потье и особенно мамзель Марс: я ими восхищаюсь. С этим человеком забудешь хоть какую грусть, надобно лопнуть со смеху, а Марс восхитительна во всех движениях души. Не хотел, а все говорю про Париж, но это связано и со мною. Мой образ жизни единообразен. Когда Шредер обедает дома, то есть у Поццо, то и я там, а когда нет – то у графа Ростопчина; после обеда в театр, а оттуда домой ко мне или к Шредеру, курить трубочки и болтать о тебе, пить чай, а там спать; по утрам, когда нет несносных дождей, рыскаю по городу, смотрю достопамятности. Пялю глаза на лавки, брожу по Пале-Рояль; купил бы все, что вижу, но не решишься, что выбрать, откладываешь до другого раза, а деньги в кармане. Что за славности! Ох, уходили меня эта болезнь во Францен-сбрунне и разлука с Волковым. Много пострадали финансы. Займу у графа или у Шредера. Сделай одолжение, поищи мне занять по приезде моем, чтобы честно расплатиться.
Все здешние русские о тебе много спрашивают. Все тебя помнят и все любят. Шпис говорит, что выпросится из Петербурга в Москву нарочно, чтобы с тобою повидаться. Мы обедали с Шредером у Татищевой, которая вспоминала все твои венские шалости; она едет через два дня в Петербург и также будет в Москву; стара стала, но еще хорошая и добрая бабенка. Я все уверяю Шредера, что он в нее влюблен. Княгиня Багратион недавно переехала в город из Нейи, велела сказать, что очень желает меня видеть; дважды был у нее, но все не удается ее застать.
У бедного Ремана подагра. Где же? В глазах. Эк куда забралась, негодная! Из прочих русских здесь: князь Павел Петрович Щербатов, Сумароков, Дурнов с женою, сестрою Демидова, который все болен и совсем сгорбился, бродит; Свиньины оба брата с женами и тот, что женат на сицилианке; молодой Новосильцев, Потемкин, что женат на Голицыной, Гриша Гагарин, высокий Трубецкой, Голицына, княгиня, супруга князя Михаила, Потемкин, камергер Кампенгаузен, Куракина сумасшедшая, которая в прежалком положении.
Поццо задал вчера преславный обед русским, живет барином, кормит славно и вообще пользуется здесь большим уважением. Посольская церковь очень хороша, певчие поют не хуже твоих почтамтских. Я молился усердно; одно у Бога прошу – скорее с вами всеми соединиться и здоровым приехать в Москву.
Александр. Париж, 8 ноября 1819 года
Я было собрался ехать послезавтра, но герцогиня Орлеанская сказала князю Кастельчикалла, что желает видеть меня, старого знакомого, и назначила среду в полдень. Я не могу не остаться до этого времени. Хлопотно будет надевать мундир; для этого не мог я решиться и королю представиться.
Здесь теперь минута кризиса. Деказ, видя в Сен-Сире противника во многих мнениях, а в Делоле – президента министров (место которого прочит себе), сломил обоим шеи и заменяет их своими креатурами. Он прибавляет еще двух новых преданных себе министров, дабы иметь за собою большинство голосов. Это будет в совете; но в камере, кажется, либералы будут иметь верх. Деказ ненавидим всеми партиями, горд и неспособен. Можно парировать, что это министерство не удержится полгода. Сумасбродный народ. Для них годился один Наполеон с прутом в руках.
Посылаю тебе при сем любопытнейшие брошюры. Они тебе докажут, как далеко идет дерзость, даруемая свободою тиснения. Фафули ею пользуются для ругательства, а не для пользы отечества. Вот еще три портрета очень похожие, хотя один и в карикатуре. Тут изображение всемогущего Деказа, который очень хорош собою; я сделал тебе отборную коллекцию карикатур, потому что большая часть из них дрянь. Сейчас вышло королевское определение. Делоль, Сен-Сир и Луи удалены; на место первого – Паскье, бывший парижский префект во время Бонапарта. Латур-Мобург отзывается из Лондона и заменит Сен-Сира, а Рой сделан министром финансов. Деказ – президентом совета. Для этой цели единственно и последовал весь этот ералаш, коим никакая партия не довольна, и все того мнения, что это министерство не продолжится более трех месяцев. Но оставим фафулей; надобно признаться, что они смешны, любезны, но презрительны и мне скоро наскучили. Я сыт Парижем! Он мне будет мил, когда буду говорить о нем в Москве.
Константин. Москва, 16 ноября 1819 года
Ну, брат, наш город в печали. Граф Тормасов был несколько дней болен и 13-го числа скончался, к общему сожалению. Жизнь его прекратилась от удара. Дай Бог ему вечную память! В Петербург отправился с известием Подчаский, а до его возвращения хоронить не будут. Город берет на себя печальную церемонию. Зала большая, где обедали вверху и где теперь лежит тело, будет убрана черным сукном и проч., и похороны будут великолепные. Здесь ломают себе голову, кто будет его преемником. Называют графа Толстого, Коновницына, князя Голицына. Бибиков ходит как убитый, он точно все теряет.