Я не хочу ничего, и, не живя с тобою, будет для меня блаженство – жить в белорусских деревнях и устраивать дела наши. Ангелы мои стоят того, чтобы я о них подумал в будущем, а я буду с тобою видаться всякий год. Бог поможет, вступлю опять в действительную службу. Одно желание имею – получить от наших добрых начальников бессрочный отпуск, хотя без жалованья, дабы тем избежать выборов дворянских. Я было очень был не в духе: твое перемещение будет для многих жестоким ударом, но теперь я поуспокоился и вижу для тебя в этом славную дорогу. Почтамтские все повесив нос, как будто предчувствуют свое несчастье. В случае надобности буду писать к любезному брату, ибо не доверяю никому. Закревский велел тебе вручить в собственные руки это письмо. Я ему не сказал ничего. Скоро, вероятно, все это будет уже не тайна для публики.
Александр. Москва, 25 декабря 1819 года
Поздравляю тебя, любезнейший брат, и с наступившими праздниками, и со днем твоего рождения. Мы обедали у тестя на Пречистенке, пили шампанское, Наташа взяла мою руку, и мы поняли без слов, что оба пьем за твое здоровье. Ужинать мы будем у Чижика. До сих пор большая бестолковщина во времени, которое убивается приемом глупых визитов. Не дадут мне даже разобраться; полные сундуки все еще стоят запертые в кабинете. Поутру был у меня Рушковский, с большой протестацией обожания его к тебе. Я отвечал, что тебя нельзя не любить, но ты имеешь порок один. Вот мой Рушковский вспрыгивает на аршин, кричит: «Как порок? Какой порок?» – «Тот, – отвечаю я хладнокровно, – что брат делает добро без разбору, даже тем, которые могли бы того не заслуживать».
Константин. Петербург, 26 декабря 1819 года
Моя участь переменяется. Ты видел из письма к жене, что я назначен сюда почт-директором. Указ подписан 23-го. Горько мне разлучаться с Москвою, а особливо с тобою, милый друг; но непростительно было бы сделать даже самое малое возражение на предложение ангельского государя и нашего благодетеля. Мой ответ был один: что все, что он желает, для меня свято. А новый опыт доверенности и высочайшей милости совершенно делает меня счастливым. Я еще государя не видал. Князь Александр Николаевич сказывал мне, что государь меня примет в кабинете. Это и лестно, и приятно для меня. Князь, со своей стороны, чрезвычайно меня обласкал и ко мне милостив.
Вступление мое здесь с людьми новыми и мне даже по имени неизвестными очень будет для меня трудно; но я и тут полагаю надежду на Бога, который никогда меня не оставлял. Мое усердие неограниченно, надеюсь, что не ударю лицом в грязь. Все здешние департаментские и почтовые весьма рады моему назначению, беспрестанные получаю поздравления; граф Каподистрия, этот добрейший человек, очень рад, да и все вообще. По крайней мере я уверен, что меня советами никто не оставит. Калинин сделан сенатором. Одного я боюсь, чтобы здесь и в Москве не подумали, что я интриговал и искал этого места. Бог свидетель, что я о нем не думал и, будучи совершенно счастлив в Москве, не желал ничего, да и мог ли желать? Ох, кабы могли заглянуть в мое сердце! Добрые мои московские чиновники увидели бы, как мне больно с ними разлучаться. Уверь их, брат, что они всегда будут иметь во мне друга и ходатая. Надеюсь также, что и они мне сохранят добрую память. Что мог, я для них всегда делал. Дай Боже, чтобы они всегда в начальнике имели такое же к себе усердие. Признаюсь тебе, я без слез не могу о них вспомнить. Вот, мой милый друг, все, что тебе сказать могу.
Между нами сказать, я не могу уже приехать в Москву: должен тотчас принять должность, и уже ни с места отсюда. Я еще этого жене не говорю, и ты помолчи. К тому же, право, для меня слишком тяжело бы было прощаться с Москвою. Итак, теперь меня не ожидайте! Надобно, милый друг, подумать о моем перемещении сюда. Подумай и посоветуй мне, перевезти ли все имущество сюда или там продать? Боюсь, что там продадим за бесценок, а здесь надобно покупать дорого.
Александр. Москва, 28 декабря 1819 года
Вчера долго сидел я у Закревского, который тебя обнимает. Он наделал здесь передрягу: перебрав всех живущих здесь офицеров без службы, велел их высылать. Васенька Голицын тоже должен выехать. Также дал приказ Закревский о тех офицерах, кои одеваются не по форме; сердит на Волкова, что его здесь нет; он ожидается всякую минуту. Вообрази, что первое известие о приезде твоем в Петербург получила жена от Ваниши, который ей рапортует все очень исправно. Князь Петр также пишет и не нахвалится тобою. Что тебе сказать о Москве? Весь город занят ревельоном [reveillon – встреча Нового года] князя Барятинского. Он прислал нам билеты через Мошкову, которая очень нас упрашивает; но я, вероятно, не поеду: Наташа не хочет, а без нее я покуда ни на шаг. Сегодня, слышу, бал у Марьи Ивановны Корсаковой, а мы все на детском балу и театре у Обресковых, где будут наши дети.