После долгой конференции приехал домой, разделся, оделся во фрак и поехал в российский трактир, где все уже сидели за столом; но извинили меня. Обедало нас 12 человек, 13-й, Фавст, изменил; были: два Татищевых, Юсупов, Степан Степанович Апраксин, Урусов, Власов, князь Андрей Петрович Оболенский, Боголюбов, Масальский, Долгоруков блудный сын, князь Сергей Гагарин и я. Обед славный, но не моего рода: все одна рыба. Всякий привез свое вино, из этого вышло страшное смешение вин. Я мало и ел, а было весело, много болтали. Юсупов все свои старые обыкновенные анекдоты повторял. Там покурили трубочки, а там и по домам.
Как они все вытаращили глаза, когда я им рассказал об ужасном и несчастном конце герцога Беррийского! А Масальский, который подал в отставку и едет в чужие края, уже раздумывает, как бы остаться в Сенате и не ехать из России; все твердит: «О, теперь истребления начнутся повсюду, но ведь нам здесь бояться нечего, не правда ли?»
Князь Дмитрий Владимирович сказывал, что поедет в Собрание, то есть в концерт; ну и я пущусь, коли так. В Собрании было с лишком 500 человек, и натурально князь Дмитрий Владимирович обращал на себя всеобщее внимание; иные, как здесь водится, без всякого стыда забегали и смотрели ему в глаза, как смотрят на шкуру человека, покрытого чешуею и которого мы тогда отыскивали в Бюфоне. Выслушав довольно дурное пение какой-то мамзели и какого мусье (оба, кажется, немцы, и я не мог никак с Дмитрием Павловичем добраться, на каком они языке пели), поехал я с Волковым к нему; там был фамильный рублевый вист.
Софья Александровна [супруга Александра Александровича Волкова, дочь Марьи Ивановны Корсаковой] очень тебя благодарит за табак прекрасный и говорит, что этого ей на шесть месяцев. «Ежели точно это так, – отвечал я, – то брат берется быть вашим табачным поставщиком».
У меня не идет из головы ужасный конец бедного герцога Беррийского; кажется, передо мною! Давно ли я его видел! Экие злодеи! Это будет иметь большое влияние и на дела. Теперь король убедится, что не следовало миловать бонапартистов и что французов должно содержать сурово. Ненависть роялистов еще более увеличится, и смерть принца этого несчастного будет служить поводом к всеобщему гонению всего того, что не их партии; ни они, ни либералисты не стоят алтына, все жадны к почестям и алчут богатства. Видел я вблизи славных этих патриотов! Заметил ли ты, что либералисты вызывают на поприще своих и грозят всем Бурбонам той же участью, которая постигла принца убиенного? Им бы только иметь раздоры, да было бы, о чем говорить. Экий народ! Я ожидаю графское [то есть от графа Ростопчина из Парижа] письмо, а то, которое для Ревиера, я тебе возвратил. Теперь принуждены будут сближаться с Орлеанскою отраслию, у которой много детей мужского поколения.
Я сам думаю, любезный брат, что лучше бы тебе получать деньгами и не затрудняться управлением деревни, ежели отберут ее от Калинина. 270 душ на пашне, ежели земли довольно, могут быть и гораздо более 12 тысяч в год. Заводить это трудно, а как есть, уже то хорошо. Ежели будут проситься на оброк, не пускай, ибо наживешь хлопот и беспрестанные недоимки. Оставь на старом положении. Управляющим не затрудняйся; ежели все устроено, то и староста может наблюдать, чтобы полевые работы отправлялись, как должно. Слышу от всех, что твой дом игрушка; а сказывал мне правитель канцелярии Александра Дмитриевича Балашова Соковнин, бывший у тебя, что есть и прекрасная домовая церковь; ты об этом забыл написать.
Вечер провел я у Дмитрия Павловича, с которым еще довольно наговориться не могу. Вся эта семья Урусовых премилая, все это пляшет и резвится; вторая дочь, Софья, совершенная красота, еще лучше старшей, такая же высокая и ловкая, но свежесть удивительная. Весело смотреть на согласие, которое царствует в этой семье, и как все стараются угождать новоприезжему дядюшке.
Александр. Москва, 2 марта 1820 года
Вчера день был взбалмошный: никуда не поспел и занят был обедом, который давал я Дмитрию Павловичу. Хотелось отличиться. Он меня кормил и поил, и квартировал четыре года как брата или сына, поэтому хотелось ему заплатить, сколько сил стало. И подлинно, обед и вина были славные. Нас было: оба Татищева, Урусов, Обресков, Чижик (ну уж покушал!), тесть, Соковнин, Метакса; а Волков и Фавст, по несчастью, были отозваны прежде. Мы праздновали в одно время Катенькино рождение. Эк время летит! Уж и этой крошке 9 лет!