Предложение Татищева слишком важно, чтоб тотчас на него отвечать, надобно подумать и посоветоваться; между тем оно, мне теперь уже кажется, имеет привлекательную одну наружность, но далеко от тех польз, кои предлагает Дмитрий Павлович как человек, желающий иметь тебя при себе. Разберем. Он тебе гарантирует 20 тысяч жалованья. Во-первых, в этом уже сомневаюсь; но, положим, и так, – тебе надобно будет употребить вперед жалованье трех лет на проезд с семейством и на обзаведение. Ну пойдешь ли ты на его хлебы и содержание с женой и детьми? Да я не знаю, без крайней нужды кто поставит себя в эдакое положение? «Ты можешь тогда не притрагиваться к своим доходам». Да где были эти доходы? Ты видел, что в шестимесячном твоем отсутствии в деревне все шло уже не так, как при тебе, а тогда б все расстроилось. «Воспитание детей твоих тебе обойдется дешевле». Конечно, на гитаре играть и плясать – дешево будет их учить; но известно, как далеко еще испанцы своим воспитанием отстали от прочих европейцев и что средств к воспитанию не имеют. Где брать учителей, кто поедет искать себе хлеба в Испании, где инквизиция? Правительство запрещает даже ввоз каких бы ни было иностранных газет; книг нельзя иметь, – что тут за учение!
«Три года быстро пролетят в спокойствии». Да кто поручится, что годы пробудут там покойны? Тогда как уйти? Куда? С чем? Дмитрий Павлович сам не был ли принужден жить несколько лет в Англии и разоряться? Это мне лучше многих известно.
Вот в таком положении был бы министр, что же бы бедный советник посольства? Да, впрочем, Татищев сам смотрит, как бы скорее вон из Мадрида. Между нами сказать, он было поговаривал здесь о Царьграде или другой миссии, но без успеха. Он точно должен воротиться в Испанию, но также очень может случиться, что оттуда вдруг его переведут в другое место; а после шести месяцев или года не сделают тебя министром, несмотря, что ты очень бы мог заступить это место, и, может быть, назначат поверенным в делах года на два, а там уже в министры, то есть вконец разоришься, ибо министра жалованье не дадут. Ну, а как дадут другого министра, – прощай, все выгоды, остаться, верно, не захочешь, – придется отправляться на свой счет домой.
Опять таскаться за Татищевым по всей Европе – не вижу ни цели, ни пользы, ни даже возможности, имея жену и детей. Холостому это ничего, а женатому тяжело подыматься. Попасть, в конце концов, в Вену полагает он верхом блаженства. Я согласен, знаю Вену, люблю Вену; но опять скажу тебе, что холостому советнику посольства там прекрасно, женатому – несносно. Жена поверенного в делах ко двору не представляется и нигде не бывает, где двор. Непредставленная дама в Вене должна кинуться в общество дворянства второго класса или банкиров. Оно очень приятно, там женщины прелюбезные, но сказать себе: «Я должна ограничиться вторым обществом в столице», – Наташе, которая по всему имеет право и все, что нужно, чтобы быть в первом, было бы для обоих вас больно. Это хорошо госпоже Отт. Анстет сколько ни старался, быв поверенным в делах, перейти эту линию, представить жену, но никак не мог, и она после все жила в деревне, ибо подлинно неприятно. Тут же соотечественники-вояжеры, кто бы ни были, только майорского чина (да даже и на это не смотрят), жены их представляются, бывают на дворцовых балах, а Наташа, хотя и не охотница до балов, принуждена бы была сидеть дома и, откровенно говоря, какую роль играть при посольше? Особливо еще и живя у нее в доме. Радушно принимать гостей, любезничать с дамами, с которыми связей иметь нельзя, которые бы обожали ее, если б она была путешественница, а тут все бы давали чувствовать, что она советница посольства. Я уверен, что Наташу все полюбят и отличат сразу; опять ведь Татищева [Юлия Александровна, урожденная Конопка, в первом браке Безобразова] будет беситься, потому что она не может ривализировать [соперничать] с Наташей ни умом, ни воспитанием, ни любезностью; а ты сам знаешь, как Татищев слаб. Опять бы, пришлось бросить Вену и все-таки ехать на своем коште домой, потеряв бог знает сколько времени и совершенно расстроив дела. Климат, не думаю, чтобы мадридский был хорош. Где бывают желтые лихорадки, страшная жара, там климат не может быть здоров.
«Татищев очень способный, такой человек не сможет пребывать в праздности». Согласен; но, видно, возле этих «больших способностей» есть и большие неудобства, ибо он, кроме обыкновенных и, можно сказать, маленьких миссий, никаких других не занимал, а были важные вакансии: Царьград, для России столько интересный, Вена, Берлин. Да сам Татищев хотел меняться с Паленом, когда тот был в Мюнхене. Испания для России, конечно, не важная миссия; какие у нас с нею дела? Протекция Татищева чиновникам – небольшой пользы, тем более, что, по несчастью, он всегда любил иметь при себе бог знает каких людей. Конечно, тебя знают, и, следовательно, ты бы сам себе был полезен, а не он тебе. Боголюбова причислили к герольдии без просьбы, что доказывает, что очень нехорошее имеют понятие. Татищев приезжает сюда, у него останавливается, и всех это удивляет. Едет в Москву, берет его с собою, – опять удивляются.