Князь мне сказывал также, что он государю читал мое письмо о Телятьеве. Государь сказал, что теперь ничего сделать нельзя, разве когда дойдет к нему приговор на конфирмацию, тогда увидим. Князь прибавил мне: «По крайней мере, ваше письмо смогло принести только пользу».
Сакен приехал, я был у него вчера утром; он еще спал. Вечером встретил его в саду, он очень меня обласкал и обещал быть у меня. Он с месяц здесь проживет. Почтенный старик не забывает и не переменяется к старым знакомым, хотя и вошел на высшую степень почестей. Он живет во дворце. Ланжерон сбирается на год в Одессу с молодою женкою, весьма недурною лицом.
Давно не видал я Каподистрию, схожу к нему непременно сегодня до обеда. Всего скучнее, что не можешь видеться с кем хочется; а как он переедет на Каменный остров, то и того хуже будет. Нессельроде сегодня переезжает на Аптекарский остров, где некогда жил князь Алексей Борисович Куракин. Двор остается жить в Царском Селе, где тотчас начнут строить и все восстановят точно так, как было; также останется и внутренность, и наружная архитектура. Это мне очень нравится.
В Лицее публичного экзамена не будет, а выпуск будет без него. Только и речей, что о пожаре. Как скоро загорелось, государь вышел и, посмотря в лорнет, сказал, что пожар будет серьезный, тотчас пошел к себе в кабинет и в 10 минут все свои бумаги собрал, запечатал в пакеты и велел вынести. Одним словом, все спасли и разбили только два зеркала.
Константин. С.-Петербург, 19 мая 1820 года
Вчера я один обедал у Воронцова; жена боялась, что будет много незнакомых дам, и не поехала. Обедало человек с тридцать, много генералов, между коими Сакен. Славное плато, сервиз серебряный и фарфоровый были на столе, и все было великолепно и хорошо. Воронцов обязательно едет в будущий вторник, однако же если не случится нежданных помех. Тут же обедал Федор Петрович Уваров. Между прочим сказывал он мне, что как-то зашла у государя речь обо мне, что он очень милостиво отзывался на мой счет, и как доволен, что имеет меня здесь. Уваров прибавил, что, «право, приятно бы и от своего брата иметь ту похвалу, с какою государь о вас отзывался». Это тебя, милый друг, порадует, сколько и меня. После таких отзывов можно забыть беспрестанные неприятности, кои встречаются в управлении людьми, для меня новыми, в числе коих много нестоящих и избалованных. По крайней мере, не пропадают мои труды, и тот, кому бы охотно жизнь посвятил, отдает справедливость моему усердию. Иной награды, право, не желаю, да и, кажется, более этой и быть не может. Сохрани и это для себя.
Был у меня брат Василия Львовича; ну, и этот потешил не хуже старшего. Вряд ли бывает у него сухой час [Сергей Львович Пушкин писал французские стихи и был известен своими остротами]. Приехал просить переслать сыну денег через Инзова.
Александр. Семердино, 19 мая 1820 года
Сегодня Духов день (17-го), время прекрасное опять, и мы, встав рано, решились ехать к обедне к Троице, собрались вдруг и пустились. Большую часть дороги ехали, но много шли и пешком. Приехали туда, стали пить чай; вдруг заблаговестили, мы пошли к обедне, отслушали, отпели молебен, потом шатались по монастырю. Народу было множество. Ванюшка состряпал нам славный обед, поели плотно, накупили детям игрушек и воротились сюда благополучно в половине шестого. Дети в радости, и по целой деревне такая музыка, что хоть уши заткнуть: я накупил множество дудок и роздал по всем крестьянским детям; ребятишки бегают, да кто кого передудит!
Я рад, что и Марица довольна нотами, да и занимается ими, хотя и в ущерб твоих ушей. Я ей рекомендую котильон, посвященный княгине Вяземской, и чтобы она вкладывала побольше чувства в начало; когда мадам Шимановская исполняла его сама, у нее глаза были на седьмом небе; так что надобно, чтобы у Марицы они были по крайней мере на третьем. Вдобавку пушкинского анекдота о племяннике его сообщал я тебе еще другой, коему поводом было сказанное Сергеем Тургеневым, что революция обходит вокруг земного шара; но тут Василий Львович восторжествовал, и мне не удалось его помисти-фицировать.
Что ты мне говоришь, помню ли я Кураева? Разве он не моим был камердинером? И не эдаких славных мужей помнятся имена и деяния! Только как очутился он в Кронштадте? Я думал, что он батюшкою был послан на поселение, что, обокрав там колодников, товарищей своих, он бежал в Камчатку, откуда вплавь пустился на Курильские острова; что там, севши на английское судно, явился в Лондоне, дав себе имя Тистльвуда, сделал заговор столь известный. Я радовался, что бездельник этот будет наконец повешен; а ты пишешь мне, что он в Кронштадте и ожидает освобождения своего как некоего дара небесного. Без шуток – странно, что Кураев в Кронштадте; но еще страннее, что он до сих пор не повешен. В Москве, когда буду, соберу сведения и тебе сообщу; а я тоже твоего мнения – от него отказаться, дать ему и свободу, но растолковать начальству, что наш рыжий Кураев прежде умел красть, нежели говорить, и что он не уступит никакому Тистльвуду, Лувелю или Картушу. Кажется мне, что покойный батюшка, не видя никакого средства его исправить, отдал его в солдаты не в зачет или отправил на поселение. Справлюсь в Евсее, архиве нашем. Ему все домашние анекдоты известны.