Константин. С.-Петербург, 21 мая 1820 года
Хороши Татищевы, Разумовские и все их общество! Вчера выехали на три дня погулять в Петергоф, Кронштадт и проч.; удастся им вместо веселья только вымочиться, что и здесь бы могли сделать. Ну, начались поздравления. Все чиновники желают счастья и удовольствия; последнее много от них зависит. Хотел было им сказать: служите хорошо, так и мне будет весело. Поминутно кто-нибудь входит, не ожидай сегодня толкового от меня письма. Вот начались и записки поздравительные. Этого недоставало! По несчастью, имя такое, что не утаишься; нельзя сказать, что не сегодня именинник. Видно, оттерпливаться! Вчера у меня обедал Соковнин. На конце смерти своей Прокофий присылал за мной, хотел меня о чем-то просить (это все тебе Наташа перескажет, если уже не пересказала), но, видно, не мог вспомнить и подарил мне бутылку вина, которую непременно велел брату своему положить ко мне в сани. Эта бутылка у меня хранилась до сих пор, и вчера мы ее распили. Самый приличный случай. Ты знаешь, что я его сперва не очень жаловал, но совершенно с ним примирился и стал его уважать во время болезни Прокофия и по смерти его. Он истинно любил его, так, как теперь редко любят, то есть по-нашему.
Ну каково бедному Нессельроде на даче! Каподистрия еще не переехал. Государь в Царском Селе, где и наш князь.
Надеюсь, на этой неделе будут почтальоны представлены государю. Проект о дилижансах должен был вчера быть послан к князю при письме Воронцова и прочих товарищей. Тут они желают, чтоб я был председателем их комитета, составленного из нескольких доверенных членов. Этого желали купцы, взявшие акции, говоря, что если под моим будет руководством, то они верят успеху. Слишком много чести; но если не будут ездить в дилижансе, то я не помогу. Надобно, чтобы здесь к этому привыкла публика и нашла свои удобства, так и протекция моя не нужна. Много будет акций. Нет ли и у вас охотников в Москве? Если государь утвердит, то пошлю к Рушковскому экземпляр положения; пусть предложит добрым москвичам, которые никогда ни от чего доброго и полезного не отказывались. Введется, так увидят, какое это благодеяние.
Александр. Семердино, 21 мая 1820 года
Ох, жаль беды, случившейся в Царском Селе! Для меня здание величаво и прекрасного старинного вкуса; я все желаю, чтобы это было все исправлено и чтобы государь приказал все отделать, точно как было прежде, чем и память этого несчастья изгладится. Но откуда взялся огонь в куполе церкви? Это странно! Хорошо, что не ночью сделался пожар. Ежели погорели деревья в саду, то это деньгами не воротишь, на это надобно время.
Я свои билеты скванчиевские отыскал. Не тут-то было! Угадал только № 42 000, но сотни, десятки и единицы не подходят к моим; только тем утешаюсь, что часовщику бедному, а не Юсупову, достался большой солитер. Эх, Боргондио, испугалась запаху Каталани! Давай Бог ноги. Москвичи любят побежденные трудности; но только теперь все разъезжаются, а не всякий поедет нарочно в Москву, чтобы дорого заплатить за две или три арии. Как время летит! Суворова, некогда красавица, уже в бабушки вступает; того и гляди, что у нас будут с тобою внуки.
Константин. С.-Петербург, 22 мая 1820 года
Вяземскому твое письмо послали мы с Тургеневым в Царское Село, ибо он, почти не останавливаясь здесь, туда поехал к Карамзиным. Надолго ли приехал – неизвестно. Зачем – не знаю. Только он один [то есть без жены, которая оставалась с детьми в Варшаве]. Вчера князь должен был докладывать государю о проекте о дилижансах. Я уверен, что государь согласится; но надобно перейти еще через обыкновенные формы, то есть дело поступит, вероятно, в Комитет министров, ибо они просят привилегии на 6 лет, отправления дилижанса за подорожными моими, а не генерал-губернатора, без платежа поверстных и проч. Это все надобно еще разобрать; но между тем уже будут делать коляски и все приготовлять, дабы еще сим летом начался ход дилижансов.