В твоем журнале я читал примечание о казаках, что они стояли на Елисейских Полях и не испортили деревья. Не только им это строго было запрещено, но можешь еще прибавить, что после государь велел городу заплатить только 60 франков, чтоб гулянье это привести в первобытное состояние. Как же французам его не уважать и не любить? Вообще русские себя отличили пред всеми союзными войсками своим поведением. Коменданта Сакена, верно, парижане никогда не забудут. Почтенный этот старик обещал в свободный день у меня обедать.
Константин. С.-Петербург, 28 мая 1820 года
Ну, сударь, третьего дня был концерт Каталани. У меня обедали Гинрихс, Фонтон и Белоклоков в три часа, ибо на женские туалеты всегда надобно класть лишнее время, хотя, по их словам, они обыкновенно скорее нас одеваются. В семь часов начало концерта. Я потащил всех в половине шестого, – на Перспективе ряд карет, а в доме (бывшем Лионовой) половина мест заняты. Стал набираться народ, сделалось жарко до чрезвычайности, зала полна, более 1000 человек ожидают, уже половина восьмого, – нет ее!
Публика начинает сердиться, она появляется, шикают, и под этакое шиканье она вступает на свое место в углу залы. (Ее карета изломалась, другая, за множеством экипажей, не могла проехать, и от этого она опоздала. Публика, между тем, от нетерпения и жары в большом была неудовольствии.) Сыграли симфонию, – ее нет; показывают на возвышение, хлопают порядочно, запела, дыхание у всех остановилось.
Такого энтузиазма я никогда не видал, но никогда никто не заслуживал его в такой степени. После четырех кусков (ибо вариации Роде нельзя назвать арией) требовали гимн государю, и она пропела его чудесным образом. Ты не поверишь, какой сделался гвалт: кто кричит «браво», кто «ура». Несмотря на 25 рублей, я уверен, что все, кто был на сем концерте, явятся на второй. Нет, мой милый друг, не говори, что голос ее не идет к сердцу: так-то идет, что у многих были слезы на глазах, и, признаться, в числе и у меня блеснули. Фонтон побледнел, пришел ко мне с лихорадкою. Жуковский вне себя говорит: «Она вызывает восхищение в сладостном чувстве». После ее окружили и множество наговорили приятных вещей. Марица сидела как очарованная, да и не она одна, а подлинно все. Это чудо, волшебство. Я ее довольно часто слыхал, но, конечно, не пропущу ни одного концерта.
Вчера утром собирался у меня комитет о дилижансах; были Воронцов, Меншиков, Лобанов, что женат на Лопухиной, Андерсон и Тамм, купцы. Всё решили, что касается до сего нового и полезного заведения. С августа месяца уже все будет в ходу. Акционеров уже 60 человек собрано, а с деньгами тотчас все можно устроить. Серапина я занимал по этим делам, заставлял его переписывать и проч. Добрый Воронцов предложил ему быть помощником у директора, а чтоб его это также интересовало, подарил ему одну из своих акций в 1000 рублей. Ну, право, во всем редкий барин!
Вчера с женою обедал у Воронцова. Тут же был и Фильд, который после обеда вполпьяна удивительно как играл. Жену я оставил тут, а сам поехал к Нессельроде на дачу, где нашел приезжего из Швейцарии Криднера – глухого, но преумного; потом явился Ваниша, и мы, поболтав немного, все вместе отправились к Гурьеву. Там побыл я с полчаса, – все что-то тянуло домой, – приезжаю и нахожу доброго Каподистрию, Гульянова, Бутягина, Шиллинга, Соковнина.
Александр. Семердино, 28 мая 1820 года
Благодарю за письмо от графа Ростопчина. Он пишет, что у них теперь настоящий кризис между ультрами и либералистами. Вот четыре стиха, прибитые ко дворцу тем человеком, которого взяли под стражу, хотя «Журналь де деба» и говорит: «Они так низки, что перо отказывается переписывать их».
Каковы господа фафули? Граф на приглашение короля нового [английского короля Георга IV], а особливо графа Семена Романовича, едет в Лондон, откуда возвратясь, переберется во Флоренцию на житье.
Константин. С.-Петербург, 29 мая 1820 года
Письма милых деток ко мне, право, весьма мне приятны, и если б только было время, я бы завел с ними переписку порядочную. Почерк их всякий день становится лучше, а что у Кости своя орфография, этим он походит на покойного Кутузова, который писал, как это выговаривается по-французски или как попадется. Вчера я обедал у Потоцкого с Воронцовым, Пушкиным и Васей Голицыным. Сегодня выезжает графиня в Царское Село и Павловск, а завтра после обеда надеется и граф выехать. Сегодня именины Ваниши, мы все у него обедаем, а завтра все они – то есть Мишель и Ваниша, Потоцкий и Пушкин, Каподистрия, Фонтон с женою – обедают у меня. Вечером Воронцов отправится в путь. Я рад, что последний обед у меня. Надобно заказать порядочный обед, винцо же есть изрядное.
174
О тираны, скандалы эти, коих вы страшитесь, – предвестники нашей мести и возвещают Франции об эшафоте, коего вы заслуживаете.