Константин. С.-Петербург, 2 октября 1820 года
Филарет служил прекрасно, с большим благоговением и вместе с тем с большой простотою. После обеда часа с два просидели у князя, болтали. Тут же приехал и Уваров, который вчера только из Москвы прибыл. Потом я завез Николая Дмитриевича домой посреди пресильного мокрого снега, так что и он сам не решился пешком идти. Сегодня был порядочный мороз, и все крыши покрыты снегом. Вечером был у нас Ламсдорф, который, опубликовав в газетах о потере башмаков, нашел их и привез торжествующий к жене. После приехала Хитрова. Эта просидела до одиннадцати часов, так что у меня уже и глаза начали смыкаться.
Говорят, Виельгорский начал говорить, но не читал еще письма, коим ему отказывают в невесте. Все это похождение непонятно; публика, особливо женская, хочет проникнуть в тайну, но до сих пор, кажется, никто ничего не знает.
Александр. Семердино, 5 октября 1820 года
Сидим вчера ввечеру с Наташей, дети слушают, как я им читаю отрывок из журнала «Благонамеренный». Вдруг входит Васька: «Митька приехал из Москвы!» «Письма от Константина», – говорит Наташа. Приносит целую шкатулку от глухого Евсея, между всякою всячиной твои два пакета с №№ 130 и 131. Детям объявлено продолжение чтения вперед, а я ну тешиться твоими письмами.
Мысль о помещении Фавста в Комиссию построения московского собора очень хороша. Поговорю с ним в Москве; да хорошо бы дать место, которое назначили, Руничу, а Рунич еще ничего не знает о себе.
Не поверишь, как меня опечалило известие о бедном Виельгорском. Он, кажется, прекрасный молодой человек. Экие болезни! Я отчаиваюсь в выздоровлении. Каково бедной невесте! Как будто она ему принесла несчастие.
Речь государева еще лучше по-русски. Эдаких речей отроду не бывало. Такие правила и чувства лучше всякой конституции; теперь все бросили мысль о якобы готовящейся вольности у нас, а речь эта много сделала добра у нас.
Я получил письмо от графа Ростопчина, которого карбонары заставили отложить поездку во Флоренцию. Он остается в Париже, собирается опять в Лондон, когда будет там Воронцов, а весною собирается в свои деревни, и через Киев в Москву на короткое время. Он вспомнил, что, в разговорах наших в Париже, я ему говорил об изобилии сена у нас в Белоруссии. Он пишет, что велел мне привезти славного жеребца и пять кобыл для заведения завода лошадиного. Спасибо! Приятно брать и сохранять: у него лошади дивные, подарки султана Селима во время оно; это может сделать значительный доход со временем. Наташе шлет он славного быка и четыре коровы голландские. Я ему писал: «Не становясь сама коровою, Наташа страстно увлекается коровами и много занимается ими в деревне». Он чрезвычайно любезен и даже великодушен, ибо они стоят не менее пятнадцати тысяч рублей. Авось-либо с легкой руки пойдет и у нас славная порода.
Константин. С.-Петербург, 8 октября 1820 года
В городе поговаривают, что Тюфякин сбирается в чужие края, года на два повояжировать. О нем, конечно, никто сожалеть не будет, ибо все им крайне недовольны: и публика, и актеры, которых он порядком румянит [то есть бьет по щекам]. Давно я не был в театре, совсем нет охоты, да все это время не до того было. Алексееву видел, она не очень здорова и, кажется, обрюзгла. Она очень хвалит почт-директорскую деревню, которая в пятнадцати верстах от нее. Местоположение очень хорошо, и есть домик на речке. Если можно там жить, то можно жену с детьми посылать туда на месяц подышать свежим воздухом. Вот уже и проекты начались! Рибопьеру поручена продажа дома, который я торгую для почтамта. Он вчера был у меня, и я по поручению князя А.Н. упросил его не продавать его никому до возвращения государя. Я очень надеюсь, что это обширное место нам достанется и со временем там выстроим славный дом. Если не удастся в Москве, то, может быть, удастся здесь привести в исполнение хоть часть проекта Бове.
Константин. С.-Петербург, 12 октября 1820 года
Из Варшавы получили мы речь государя при закрытии сейма. Мне прислал ее Тургенев на минуту, но я ее для тебя списал и при сем прилагаю; также ответ маршала сейма Рембелинского.
У меня теперь в голове много чего бродит. Я говорил с князем о заведении отделений в некоторых частях города; ему эта мысль очень полюбилась, и займусь проектом. Также хочу завести, чтоб прием писем на все почты делался в почтамте всякий день. Многие из жителей не знают или забывают, на какую почту принимаются письма, издалека приходят, получают отказ и принуждены в другой раз приходить. Теперь уже этого неудовольствия им не будет, подавай когда хочешь; но надобно опубликовать вместе со вседневным приемом, что отправление не будет ежедневное, а по-старому, так что письма будут лежать в почтамте и ожидать дня отправления. Много у меня разных затей, но точно все полезные.