Передай милому Поццоди-Борго тысячу учтивостей от меня. Я повсюду разослал, чтобы найти его дядюшку и дать ему знать, что у него есть оказия в Тенедос, но не смогли его отыскать. Покамест скажи ему, что он чувствует себя весьма хорошо. Дмитрий Павлович заинтересовался его сыном, который будет помещен в главную квартиру. Не упускай никакой оказии писать мне и пиши побольше.
Кстати: вообрази, что один здешний офицер проткнул младшего камердинера министра, Василия, тремя ударами сабли, и знаешь почему? Василий на набережной вел за руку одну женщину, офицер своей тростью задрал ей юбку; Василий сказал: «Сударь, эта женщина не шлюха». Этого офицеру хватило, чтобы развернуть свою доблесть против безоружного. Экий народ! Бедный раненый мучается, но выживет. Офицер арестован и будет примерно наказан.
Кланяйся нашим хватам капитанам. Глаза Европы обращены на них, и я уверен, что, ежели турки осмелятся выйти, их поколотят свойски. Французы разглашают, что капитан-паша сбирается выйти с нами драться и взять обратно Тенедос; одним словом, газеты наполнены всяким вздором.
Александр. Палермо, 5 ноября 1807 года
Мы имеем известие, что наши прошли Гибралтар 16 октября, направляя путь к океану. У нас была страшная письменная война с англичанами и с здешним двором. Баратынский пришел в Мессину с двумя кораблями. Английский генерал Мор отказал им вход в порт и другим трем судам, пришедшим на другой день под нашим флагом. Мы с сим посылаем курьера в Петербург, то есть до Триеста, препоручая Пелигрини доставить пакет Куракину. Его же сиятельство пошлет все к Будбергу с первой курьерскою оказией по просьбе нашей. Как бы охотно я пустился, да и Дмитрий Павлович охотно бы сам отпустил!
Какая славная школа была для меня все это время, что работал с Дмитрием Павловичем; ежели бы не потерял я два года с Италинским, а особливо два другие с Карповым, а тотчас бы попал в настоящие руки, теперь бы не поддался ни одному из моих коллег-секретарей. Но на что хвастать? Только и оправдания, что пишу тебе, а это у меня как разговор с самим собою. Что это за человек – Дмитрий Павлович! Я благословляю ту минуту, в которую назначили меня в Неаполь, поскольку события и судьба должны были и его привести туда.
Александр. Палермо, 11 декабря 1807 года
У нас здесь теперь фрегат «Венус»: сел бы на него и пустился бы в Триест! Этот фрегат отправлен к нам Сенявиным, который со всей своей эскадрою намерен зимовать в Лиссабоне и послал отыскивать остальные суда, предписывая им идти также в Лиссабон на зиму. Пришествие этого судна весьма встревожило здесь всех: думали, что он пришел нас отсюда увезти, но теперь успокоились.
Мы составляем теперь общество наподобие московского Благородного собрания, но в малом виде, и имеем большие проекты веселиться в этот карнавал: всякий день будет съезд, и раз в неделю танцевать; мы устроили маскарад, кадрили, светский театр и проч., будет весело; но для меня главное веселье будет приезд Радди и счастливейший день тот, в который пущусь в Москву через любезную Вену.
1808 год
Александр. С.-Петербург, 25 апреля 1808 года
По пятнадцатидневном путешествии достигнул я Петербурга, милый и любезный брат. Это пятое письмо с тех пор, что мы расстались: я тебе писал из Тешена, из Кракова, Коцка и Вильны.
Австрийский курьер, коего я встретил в Кракове, посоветовал мне ехать на Вильну. С великим трудом перебрался я через Вислу, Неман и Двину; но хорошо еще, что удалось, а то легко бы мог и эту поездку столь же несчастливо совершить, как первую до Вены. Нас раз пять вывалили, но все так счастливо, что один только раз мы несколько ушиблись, а то все более было смеху, нежели беды.
Меня тут никто не обвинял, что долго ехал; правду ты говорил: по ним, приезжай или нет, рано или поздно, скоро или тихо – все им равно. Граф [то есть министр иностранных дел граф Н.П.Румянцев] меня принял как будто старинного приятеля, поцеловал и велел мне паки к себе быть, когда поотдохну, что я и учинил. Он сущая фаля: никому добра не желает. За то все идет нельзя хуже, и никто его не терпит, даже государь над ним смеется. По всему кажется, ему недолго пировать. Боголюбов доставляет мне случай к тебе писать с фельдъегерем, в Вену отправляемым; он его выпросил в корпус сей, он ему предан и письмо тебе верно сам отдаст, следовательно, могу тебе писать с большой вольностью обо всем.