Евсей, говорит, что батюшка ушел пешком в летний сад; думал было туда бежать, но, вспомнив глупую мою шутку с тобою, послал батюшке сказать, что я приехал; через четверть часа бежит ко мне Фавст. Ты можешь себе представить радость обоих нас! «Я, – говорит он, – гулял с батюшкою в летнем саду, как пришел мальчик сказать, что ты приехал; мы оба заплакали от радости». «Я вижу, – сказал Фавсту батюшка, – что тебе хочется очень бежать к Алексаше; ступай вперед, мне бегать невмочь, я приду за тобою вслед, пойду как можно скорее».
Я все стоял у окошка, ждавши батюшку. Тетушка первая, увидев его, закричала: «Вот и братец!» Ну, брат, как увидел я его, идущего большими скорыми шагами, утирающего пот, с него лившийся от усталости, как увидел я его, ищущего меня у всякого окна глазами, тут не могу тебе пересказать, что со мною произошло в душе: я завыл во весь голос, побежал вон из комнаты. Фавст меня, спасибо, удержал, а то бы дал себя в позорище всем прохожим на улице; в передней кинулся я на шею нашему земному богу-отцу и благодетелю.
Нет, брат, я кинул теперь перо, – нет сил, духу досказывать; это слишком терзает мое сердце, да и твоего растрогивать не хочу: оно у тебя нежно. Ты себе вообразить можешь блаженство мое, состояние мое, слыша сии батюшкины слова: «Вы, – сказал он, перебив мою речь, – вы благодетели мои, вы старость мою утешаете, вы продлите жизнь мою». Тут он так сильно заплакал, что не мог продолжать. Какая картина! Все люди, вокруг стоявшие, все плакали с нами. Вдруг батюшка возмужался, хлопнул в ладони. «Ну, кзендз, – сказал он, – сыграй нам на цимбалках!» И пошла радость. Подъехали потом князь с княгинею, сошли вниз Павлик, Александра Петровна. Батюшка велел ужин приготовить; ели и пили, покуда силы были. После ужина сам меня проводил в мою квартиру и положил спать. Живу я (покуда не окончится покрытие железом библиотеки) в покоях Анны Петровны.
Давай входить теперь в подробности. Батюшка истинно мало переменился, мало очень состарился; а так как он обрил пукли свои, отрезал косу и ходит а-ля Титус, то это его делает моложе и отнимает от него нажитые лета после нашего отъезда из России; он все весел, не проходит пяти минут, чтоб не смеялся, дурачит Фавста, говорит тетушке небылицы, дразнит собак, подшучивает над князем Сергеем Ивановичем; ну, одним словом, он все тот же, только что со мною уж не как отец говорит и поступает, но как брат и друг. Вчера все утро пробыл я с ним в кабинете; он мне свои шашни рассказывал. «Дай Бог тебе, – прибавил он, – не только дожить до моих лет, но пережить оные; а пуще всего желаю тебе в 64 года приволачиваться, как я; а это оттого, что я себя в молодости не изнурял», – и проч.
Твой экранчик делает батюшке благополучие; он именно сии вымолвил слова: «Ведь у меня бог знает чего не перебывало из таких безделиц; но я ничего не видал подобного; эта вещь такая, что не стыдно императрице подарить: красиво, щеголевато, хорошо сделано; ай да Кастентин!» Не мог налюбоваться; да и скажу, брат, что подлинно прекрасно. Батюшка беспрестанно говорит о безделушках, тобою присылаемых; между прочими есть одна девчонка, очень мило приседающая и нагибающая голову, как подернешь внизу за кусочек бумажки; эту штучку так он любит, что носит ее всегда с собою в записной книжке, и часто ее вынимает и ею забавляется; но экран особенно его утешает: кто ни придет, всем показывает, посмотрит, похвалит, щелкнет одним пальцем по двум другим, вместе сжатым (ты помнишь это), и скажет: «Ай да Кастентин!»
Сад наш прелесть, ездят в нем гулять, как в дворцовый: как разросся, это непонятно! Дом – игрушка, все, все на своем месте, как было в старину. Я, говоря с батюшкой о безделках, зазывал его в Вену. Вот там уж найдете, что покупать. «И, да на что мне ехать? – отвечал он. – У меня там Кастентин караулит все эти милые безделушки, уж не прозевает ничего; вот ты не видал ничего: у меня бездна всякой всячины, им присланной».
Александр. Москва, 31 мая 1808 года
Сегодня воскресенье; у батюшки по-старому обед. Нас было человек тридцать: все на свете Хованские, все на свете итальянцы, всякие музыканты, etc. Меня призывает батюшка, заговорил со мною, да вдруг: «Это что такое лежит там на полу?» – и подлинно, какой-то пакет. Я побежал поднимать. Что ж вышло? Пакет от тебя. Ах, брат, сегодняшний день радостный для меня: ты пишешь мне, мой дорогой Татищев и кто еще? Моя возлюбленная испанка. Ну, право, я вне себя от радости. Ай да сюрприз сделал мне батюшка! Он разложил сегодня перед глазами любопытных гостей все наши подарки: чашки наши, твой экранчик и карикатуры. С чашками славно все обошлось: я поставил их на стол, стоящий в большой гостиной против турецкого канапе; особенного стола не сделал, ибо негде поставить, так покои батюшкины завалены всякими мебелями. Как вошел батюшка, да увидел: «Ба-ба-ба! Да это что такое?» – и ну меня целовать; потом пошел пить в кабинет и нашел мои граненые венские карафины и кружку; там положил я записочку с сими словами: «Последняя, более сюрпризов не будет». Гляжу – батюшка идет ко мне, целует, говоря: «Ах ты, мой Алексаша!» Вчера подарил он мне 1000 рублей. «Ежели выйдут, скажи, я дам тебе еще», – прибавил он.