Константин. Вена, 4 ноября 1808 года
Не первый уже раз батюшка уничтожает свои обеды по положенным дням, ибо всегда наедет народ, ему неприятный. На эти обеды надобно бы ему назначить, кого он раз навсегда иметь хочет, и никого не дожидаться, а не то, пожалуй, тотчас трактир из его дома сделают. Посол уехал второго сего месяца. Анстет остался поверенным в делах. Я, наконец, могу поотдохнуть. Я в этом весьма нуждался.
При отъезде повторил он мне, что ненадолго расстаемся, и прибавил, что теперь надеется, что государь не откажет ему в последней просьбе, о коей он писал, как ты видел из копии с его реляции. Князь много плакал. А как вспомнил я, что, может быть, мне самому придется скоро выезжать отсюда, так стало грустно, что описать тебе не могу. Сам я смертельно бы желал в Москву съездить, но не вижу теперь возможности. Ежели меня переведут в Париж, то весною или летом оттуда выпрошусь курьером, а на год едучи, не миную Вены, хотя порожняком поеду. Но лучше наперед планов не делать, ибо они никогда мне не удавались.
О твоем отъезде из Москвы я и подумать боюсь, особливо для маменьки, при слабом ее положении. Но я только минуты боюсь; после, когда успокоишься, уверен, что Фавст ее не оставит. О Татищеве я тебе выше говорил. Не выедет он отсюда, разве что от досады. Кауниц запал, его нигде не видать. Сюда приехал из Парижа граф Меттерних на несколько дней. Теперь я сижу дома до одиннадцати часов всякое утро. Какое благополучие! Но не продлится. Кто-то сюда будет? Нам сулят и пугают нас многими. Я думаю, что до приезда Румянцева [канцлер граф Николай Петрович Румянцев ездил тогда в Париж для переговоров с Наполеоном] в Петербург никого не назначат.
На сих днях г-н Дегар, часовщик, выдумавший летать с крыльями, первый раз подымался в Пратере и очень удачливо, не думаю, однако же, чтобы выдумка его была полезною. Управлять собою не может и летать, куда хочет, также не может. Мне любопытна показалась только механика его крыльев и как он их двигает посредством пружин. Я послал рисунок батюшке.
Александр. Москва, 20 ноября 1808 года
Наконец дан государю офицерский праздник в Петербурге. Уваров с женою принимали и угощали. Был смертельный холод: музыкантов заглушали все кашлем. Дамы в паутинных своих платьях перемерзли; наконец дошло до того, что фуриозо, соскакивая с веревки, сильно расшиб себе ногу.
Константин. Вена, 14 декабря 1808 года
Должен тебе рассказать, что со мною третьего дня случилось. Перед обедом сижу у княгини [Багратион]. Приезжает Дмитрий Павлович, говорит, что имеет нужду с нею наедине поговорить, пошел к ней в спальню; мы все сидели в гостиной; несколько минут спустя вызывают Малько, потом все они пришли назад. Сели обедать. После обеда, по моему обыкновению, сижу у камелька и думаю. Княгиня выходит с Уваровым, потом приходит назад, зовет меня к себе. «Любезный мой кавалер, поздравляю вас». Что такое? Надевает на меня Мальтийский крест и подает на ленте. Все это было проделано очень любезным образом со стороны мадам. Он получил патент утром и сумел найти подлинный способ сделать дело весьма для меня приятным, заставив мне уплатить это доказательство его дружбы руками женщины, которую я люблю больше всего в свете. Тут я догадался, что означали все их «поговорить» до обеда. Я поблагодарил Татищева как первого и единственного автора всего этого. Он мне сказал, что я могу носить крест, и что довольно, чтобы я тебе послал копию удостоверенного кинографа, чтобы меня признали в Петербурге. Вот она; делай с нею что угодно и скажи мне, что надобно делать, ибо, несмотря на то, что о сем говорят, я не буду носить креста, пока все окончательно не улажено.
Напиши мне, что батюшка скажет, и, пожалуй, устрой все с Мезоннефом или с кем нужно. Надобно, говорят, внести в календарь. Ты все это лучше знаешь, как давний кавалер.
Карнавал приближается, но в сем году неважен будет. Никто не собирается давать балы. Будет их несколько во дворце. Это не самое занимательное, что здесь есть. Только празднества вознаградят меня за все это. Было одно вчера, но весьма неважное, и, однако, я там позабавился.
Я нашел маски, которые мною занимались. Я пообедал вчера у Сапеги. Мы славно пообедали и особливо очень весело. Женщин не было. Наелись, напились.
Наполеон вошел в Мадрид 4-го, но опять выехал на другой день в Париж, а без него его брата поколотят.
Князю Париж не нравится. Он нездоров и духом, и телом. Сожалеет о Вене. Князь поссорился с Румянцевым и никак не хочет в Париже остаться, но не говорит об этом.
1809 год