Константин. Киев, 29 мая 1810 года
Насилу мы сюда доехали, милый и любезный брат; но я не сожалею, что приехали мы ночью, а то бы лишился я прекрасного вида, который Киев представляет при восхождении солнца. Мы переехали в самое это время Днепр. Я со своею трубочкою все время о вас думал. Этот вид, эта тишина, шум вёсел, мысль, что я с вами разлучен, так меня растрогали, что полились слезы, хотя я и не Карамзин; но право, со всем тем провел я приятную минуту. Мы остановились в Подоле возле почты. Пещеры в Пещерском три версты отсюда, да многие из них и обрушились в прошлом году, так что мы и отложили попечение их видеть. Тороплюсь чрезвычайно. Чувствую, что пора приехать на место. Я было хотел от имени Наташи сам сходить спеть панихиду по ее матери[65], но некогда, а препоручил здесь хозяину, человеку доброму, который сам едет в Бухарест и ищет моего покровительства. Прошу не шутить!
Константин. Могилев-на-Днестре, 31 мая 1810 года
Нам, видно, положено было в России всякую ночь иметь приключение. В эту ночь бричка моя вдребезги разбилась, и я принужден был, простояв 12 часов на станции, променять ее или, лучше сказать, купить другую за 15 рублей, что совсем неприятно мне было. Через несколько минут мы будем в Молдавии, которая отделена одним Днепром. Могилев уже похож на бестолковый город. Здесь мне сказывали на почте, что майор Хрущов проехал курьером в Петербург с семьюдесятью пятью знаменами, взятыми у турок с городом Базарджиком. Он отправлен был из-под Силистрии, и мне туда ехать, а как он сюда проехал за два дня, то, может, и я дня в три поспею в свое место.
Константин. Яссы, 2 июня 1810 года
Вчера прибыли мы сюда, мой милый и любезный брат. Я тотчас пошел к Василию Ивановичу [Милашевичу], который очень мне обрадовался и так милостиво со мною обходился, что я не знаю, как его благодарить. Мазаровича он обласкал; я надеюсь, что они поладят. Здесь мы с Мазаровичем расстаемся, но и я не на Бухарест еду, а, по совету Василия Ивановича, прямо к Силистрии, где главная квартира. Прежде всего скажу тебе славную весточку, о которой мы сегодня и молебен спели. Во-первых, что я тебе писал о взятии Рущука или Тыртова (не помню) – неправда, а Пеливан точно взят в плен. Мы забрали несколько городов по Дунаю к Шумле, между прочим Туртукай. Сегодня поутру Василий Иванович прислал ко мне своего секретаря спросить о здоровье и поздравить с победою, со взятием Силистрии 30 мая. Я тотчас пошел к Василию Ивановичу его поздравить и с ним ездил к молебну, который служил митрополит. После молебна были мы у него, где видел я здешних, и несколько изрядных, женщин. Василий Иванович завез меня домой и непременно хотел войти ко мне в премерзкий трактир; насилу его удержал. Какой он добрый человек! С каким живым участием говорил о нашем деле! В два часа у него обедаю, а там пускаюсь далее. Теперь мой путь гораздо сократился: можно ехать прямо на Силистрию.
Багратион похвастал, а Каменский взял крепость, которую мы еще никогда не брали. Теперь только взять Варну и Рущук, так и все крепости. Право, молодец! Все его хвалят, и надеюсь, мы уживемся. Я свои вещи и коляску оставляю здесь, а еду в одной бричке налегке. Вещи и Васька будут покуда у Мазаровича, а Василий Иванович обещал все это ко мне доставить при первом письме. На Бухарест было бы напрасно, круг, а мне же пора спешить и к месту. Здесь такая дороговизна, что ни с чем сравниться не может, даже в вещах, кои бы должны, кажется, быть дешевы, как то: чубуки и мундштуки. Вообрази, мундштуки янтарные, как мои, 80 франков. Пожалуйста, не растеряйте вы моих. Пусть часть у тебя, часть у Фавста берегутся, только никому не дарите. Твоя трубка стала красавица. Оставлю ее здесь, чтобы оправили и прислали.
По Молдавии ехали мы очень скоро. Здесь заведено очень умно. В Атаке, что против Могилева по той дороге Днепра, платятся деньги за всю дорогу до Ясс вдруг, так что на станциях предъявляешь только молдаванскую записку, и тотчас запрягают, пяти минут не ждешь, не так, как у нас, где беспрестанные остановки.
Ничего с собою не беру в армию, а портрет Наташи со мною. Он мне должен принести счастье. Обнимай ее почаще за меня, и будьте оба уверены, что ваше счастье и спокойствие для меня дороже моего. Только у меня и желания, чтобы вы скорее успокоены были. Чур, брат, меня не жалеть! Ежели ты меня любишь, то сделаешь, что я тебе говорил. Устрой себе состояние, хотя бы и все мое пропало; все, что в свете называют деликатностью, с твоей стороны теперь приму я за знак недружбы и нелюбви ко мне.
Александр. Москва, 4 июня 1810 года
Вчера мы ужинали у князя Багратиона [это брат славного воина]; тут был какой-то гусарский офицер князь Мадатов, едущий в Молдавию; узнав это, мы тотчас его задрали, и он взялся доставить тебе письмо это, милый и любезный брат. Мы были обрадованы твоими письмами: одно из Знаменского, другое из Мценска.