Одним словом, благодарение Богу, все идет хорошо. Вчера взяли Джуму и тем самым отрезали им еще одну большую дорогу. Всякий день мы делаем какие-нибудь успехи, всякий день турки теряют какой-нибудь ресурс. Они не решаются более и носа показывать из ретрашементов, ежели их оттуда не выгоняют. Они не могут уже выпасать свой скот, ибо наши казаки беспрестанно у них что-нибудь похищают, и как только они выходят с войсками для защиты своих фуражиров, их атакуют, и они убегают сами или прогоняемы нашими ядрами, к коим испытывают решительную антипатию. Вот наш бюллетень. Он для тебя и друзей наших; но мне не хотелось бы, чтобы он носился по городу, ибо ты знаешь, что я не люблю играть роль Одоевского.
Я был наконец у Воронцова и Бальмена, кои удалены от нас почти на пять верст. Я хорошенько вымок на обратном пути, именно эти-то беспрестанные дожди, кои идут уже несколько дней, и мешают мне навещать их так часто, как я сего желаю. Все были у Воронцова, как я пришел; все были весьма рады меня видеть, но Бальмен особенно, он захватил меня и увел в свою палатку, где продержал долго, говоря о своей доброй Маше и все расспрашивая меня. Он ее очень любит и только и мечтает о конце войны, чтобы вернуться к ней. Он чувствует себя хорошо – сильно отличился, и это все, что я могу о нем сказать. Его брат, коего я также видел, едет сегодня в Яссы. Надеюсь, что м-ль Мари увидит по тому, как тороплюсь я сообщить тебе известия о Бальмене, какой я хороший комиссионер.
Что до меня, милый мой друг, мне здесь очень хорошо – настолько, насколько это возможно вдали от тебя. Завтра будет месяц, как я покинул Москву. Время идет очень быстро; что ж, оно вновь приведет меня к тебе и, может быть, мы тогда не будем более несчастливы. Я люблю надеяться, и не всегда же мне надеяться напрасно. Я еще не получил известий от тебя, меня это не тревожит, но я очень нетерпелив знать, что вы поделываете и что делают с вами. Я тебе писал несколько дней тому назад с курьером. Я адресовал письмо моему Тургеневу; может быть, это мое письмо будет тебе доставлено Милашевичем, и ежели ты еще в Москве, скажешь мне, которое из двух придет скорее. Хочешь ли знать, что я делаю? Я здоров, играю всякий вечер в бостон с Родофиникиным[67], который обходился со мной очень дружески, с Фонтоном, с коим я подружился после Тенедоса, и с Блудовым, которым я с каждым днем не нарадуюсь. Это превосходный мальчик. Я все лучше его узнаю. Я живу с ним, это избавляет меня от необходимости покупать палатку. Ба! Вот так пушка, надобно ее видеть.
Турки только что выходили за кормом для скота в большом количестве. Граф Строганов и Войнов дали им время срезать хлеб и погрузить его на лошадей, после чего их атаковали, забрали у них весь фураж, убили у них более 150 человек и 69 взяли в плен, среди которых оказался и один из пажей великого визиря, шестидесяти лет. Бедняга командовал вылазкой и был ранен в плечо. Мы потеряли одного человека убитым и двух ранеными. Одно удовольствие – видеть такие дела, это подобно охоте, где турки вместо зайцев. Зукато, который командует отделением недалеко от Дуная, захватил турецкое укрепление. После он был атакован на открытом месте четырьмя тысячами турок и только с четырьмя батальонами и одним казачьим полком их оттеснил, устроил большую рубку и захватил два знамени. Влодек командовал одним из батальонов и очень хорошо себя показал.
Я обедаю у графа или у кого-нибудь из этих господ, а утро провожу в болтовне, в наблюдениях за вылазками турок и в расспросах пленников. Обедаем мы в полдень, после обеда недолгий сон; я же пользуюсь этим временем для небольших прогулок в одиночестве и чтобы спокойно думать о вас. Все обходятся со мною очень дружески. Уверяю тебя, что я весьма доволен своим пребыванием.
Константин 30 июня 1810 года
Бедный Воронцов очень болен. Вчера был одиннадцатый день его горячки, но перелома не было. Сегодня доктор мне сказывал, что ему легче, но все он еще в опасности. Я ему послал 15 лимонов, кои с трудом сыскать мог, заплатив 3 франка. Я надеюсь, что он спасен будет.
Константин. В лагере близ Шумлы,
67
Родофиникин был нашим консулом в Сербии, а позднее, в течение долгого времени, управлял в Петербурге Азиатским департаментом Министерства иностранных дел.