Константин. В лагере при Рущуке,
2 августа 1810 года
Меня все зовут в Вену, но теперь не то у меня в голове. Меня уговаривают проситься после мира секретарем посольства в Царьград, и я не прочь от этого. Как ты думаешь?
Константин. В лагере при Рущуке,
6 августа 1810 года
Время проходит как в удовольствиях, так и в грусти, проходит и уносит все с собою; это моя философия и мое утешение, когда мне очень грустно. Я был бы неправ, если б жаловался на мое здесь положение. Прекрасный климат и письма из Москвы; нужно ли чего-нибудь тому, кто не хочет жить в Слободе[69]? Могу к этому прибавить занятия, кои доставляет мне теперешнее мое место, интерес, выказываемый ко мне всеми лицами в главной квартире, и дружбу нескольких весьма почтенных особ – таких, как старый Фонтон, с коим я познакомился на море. Его племянник – превосходный мальчик, которого я очень люблю и который ругает меня всякий раз, как видит меня печальным. Он красиво поет, и я, как могу, ему подпеваю, а когда мне нечего делать, мы идем гулять в красивые места с нашими трубками. Он поет мне мелодии, кои я слышал от тебя, а в конце мы умолкаем оба: он думает о Константинополе, а я о вас, мои милые друзья.
Константин – Наталье Васильевне Булгаковой
6 августа 1810 года
Я подымаюсь очень рано утром. Иной раз в пять часов я уже на ногах. Раннее вставание идет мне на пользу; я усаживаюсь под большими вишнями, где устроили скамью. У меня перед глазами два города – Рущук и Джургево, разделенные Дунаем. Все это наводит меня на размышления. Осажденный нами город, Дунай, притекающий к нам от венского Пратера, где оставляет он прекраснейший в мире променад и веселящихся людей, чтобы прибыть к нам и увидеть печальную картину войны!
Я возвращаюсь к себе, принимаюсь за свою работу с аккуратностью, к коей приучила меня моя миссия в Вене; после перечитываю ваши письма (что делаю ежедневно); наступают 9 часов и смотр. Я без ума от марша, который играют уже два дня, – «О, мой освободитель» – не знаю ничего красивейшего. Постараюсь раздобыть его себе, чтобы вам выслать. После смотра или прежде него, ежели граф меня вызовет, я оканчиваю мою работу с ним и, ежели у меня не появляется новой, иду к кому-нибудь из этих господ; среди них есть рассудительные, веселые, сумасброды, чудаки, и я выбираю себе на утро общество сообразно своему настроению и расположению. Наступает час обеда, это 11 часов или, самое позднее, полдень. Когда я не приглашен в другое место, то иду обедать к графу, общества там хватает: всегда не менее сорока – пятидесяти человек за столом. Я ем много, по своему обыкновению, досадую на обилие мух, слушаю музыку и часто ту, которую люблю. По окончании обеда возвращаюсь к себе, сон борется с мухами, я накрываюсь наволочкою и в конце концов засыпаю. Фонтон является меня будить, мы вместе болтаем, жара чрезвычайная, мы идем играть в бостон, не имея возможности других занятий, а после вечерняя пушка возвещает нам о том, что солнце село. Мы бредем к знаменитым вишневым садам, где пребывает обыкновенно граф, а вокруг него вся главная квартира. Вскоре после того он идет ужинать, а наша прогулка только начинается, ибо ужинаю я обычно у Фонтонов и гораздо позднее.
69
То есть в Москве, в Немецкой слободе, в родительском доме у Салтыкова моста. Старший брат Александр и его молодая жена жили еще там.