Не поверишь, брат, как сердце радостно после такой победы и как я рад, что себя испытал, что я не трус. Ядра летят, а я трубку курю на своем борзом коне и не нагнусь даже, а около бьют людей и лошадей. Но, милый мой, это пишу для тебя, а не то сочтут меня фанфароном.
Александр. Москва, 29 августа 1810 года
Ты один при графе [Н.М.Каменском] теперь; дай Бог тебе найти другого Куракина в нем. Князь Александр Борисович живехонек и совсем выздоровел. Это были московские сплетни, равно как и о трех графах, о чем я писал тебе, неправда. Блудову отплачу, ежели будет сюда, за дружбу его к тебе. Место Львова от меня улизнуло; но Тургенев, мой неутомимый друг, обещает мне другое. Говорят, что Гриша Орлов будет назначен начальником государственных имуществ; что будут, как прежде, директоры экономии во всех губерниях, которые, кроме 2500 рублей годового оклада, получат много других преимуществ; он юлит, чтобы назначили меня в Москву. Это, конечно, будет хорошо, но я не спешу. Я написал Татищеву (приехавшему в Петербург), чтоб попытать его, и напомнил ему нашу дружбу. Говорят, что он будет начальником над Коллегией, и в таком случае может мне дать славное место. Я ему говорю как другу, откровенно, и такой же требую ответ; увижу, что мне напишет, и, смотря по ответу его, соображу свои планы. Татищева приняли очень хорошо, жена представлена ко двору; скоро оба будут сюда.
Скажи Влодеку, что его страдания меня очень сокрушают, но что, с другой стороны, имея в виду его успехи на славном боевом поприще, я радуюсь за его рану, если только она не будет иметь дурных последствий, а лишь причинит ему кратковременное страдание. Ты не сказал мне, где он был ранен, когда и как; хочется знать все, касающееся до друга, – а Мишеля я люблю давно. Спасибо, что за ним смотришь. Ничто так не успокаивает, как сочувствие людей к нашим страданиям.
Александр. Москва, 31 августа 1810 года
Как Куракина не любить! Да и дрянные эти французы показывают великое участие в его несчастий: во всякой газете их есть артикул о состоянии его здоровья. Буду к нему писать непременно; у меня есть прекрасный предлог: вся Москва интересуется его здоровьем. Я давно забыл о тех проказах, какие учинил мне канцлер; все было к лучшему. Кто знает, попал ли бы я к Гурьеву (которого едва знаю) под начало? Этот пролаз Тургенев хочет, во что бы то ни стало, доставить мне место директора экономии в Московской губернии. Мне пишут, что Дмитрий Павлович, приехавший наконец в Петербург, по-прежнему очень меня любит, и носятся слухи, что он займет место графа А.Салтыкова. Я ему тотчас же написал, чтобы напомнить о нашей дружбе и спросить о его планах; прошу его также выхлопотать мне что-нибудь за мою прошлую службу и устроить меня повыгоднее.
Балашов обладает всемогуществом, кое соперничает со всемогуществом Сперанского. В министерство полиции включили части всех министерств, даже нашего, ибо оно будет давать паспорта для заграницы, кочевые народы Азии будут от него зависеть.
Константин. В лагере пред Рущуком,
4 сентября 1810 года
Я описал тебе вкратце, в последнем письме моем, наше славное дело. То-то, я думаю, добрые москвичи ему порадовались, да и есть чему. Сильные укрепления, защищаемые с упорностью, великое превосходство в силах, сильная позиция, – ничто не могло противостоять мудрым распоряжениям нового Суворова и храбрости русского солдата. В десять часов 40 000 турок совершенно разбиты, прогнаны, истреблены. Надобно было видеть, как все поля и лощины, по которым конница наша преследовала бежавших, устланы еще трупами, и это ведь на 15 верст расстояния. Сверх того, лагерь уже наполнен убитыми, не считая тех, которых они зарыли. Пленных более пяти тысяч, 176 знамен, трехбунжучный Махмет-паша в числе пленных, а также и двухбунжучный, командовавший флотилией, которая рассеяна, много лодок взято и много потоплено. Весь неприятельский лагерь, вся артиллерия, оружие – все нам досталось. На другой день умора была смотреть на солдат и казаков в турецких платьях, шубах.