Константин. Пред Рущуком, 11 сентября 1810 года
Мой род занятий здесь, мой милый друг, вся дипломатическая почта. Мне кажется, граф мной не недоволен, ежели судить, по крайней мере, по его обхождению со мной. Я, со своей стороны, все силы полагаю на то, чтобы быть более чем аккуратным, и ему это нравится. Между нами будь сказано, мой предшественник таков не был. Он был поглощен своими мрачными мыслями и пренебрегал несколько работою, что мне и наделало хлопот. Он все оставил в величайшем беспорядке, и только теперь начинаю я наводить ясность. Завел свой порядок, и все идет как по маслу. Возможно ли главнокомандующему, который занят беспрестанно важнейшими делами, вспомнить о каждой бумаге? Это наше дело – очищать их, а у меня ни одна бумага не останется без ответа и без решения. Граф любит порядок, а я думаю, нельзя ему не приметить, что теперь все идет порядочнее. То, что пишу я тебе о Блудове, это только для тебя, мой милый друг. Я здесь это даже от всех скрыл, чтобы не причинить ему вреда.
В Вену ждали Нарышкину. Там теперь множество русских: Бибиков, Новосильцев, Бауэр, Кутайсов, Браницкие и проч. и проч. Живут там очень весело. Княгиня [Багратион] наняла загородный дом, и у нее, по обыкновению, много народу. От Мальи я получил также предружеское письмо. Мне прислали книгу “Vertraute Briefe, geschrieben auf einer Reise nach Wien” Рейхардта. Я был в это время в Вене – и на всех ужинах, концертах, балах, кои он описывает. Преприятное чтение для меня. Он же, всех называя, про всех моих знакомых говорит. Я к тебе со временем пришлю эту книгу, и тебя она будет интересовать.
Блудову я точно отдал для тебя № 17, в коем писал тебе о получении двух твоих писем. Жаль, что он его потерял, но совсем тому не удивляюсь, ибо он поехал отсюда весь не свой. Бог знает, что с ним сделалось. Он все генерально письма потерял и никому не отдал. Экая головушка!
У нас, брат, все идет лихо. Крепость Кладова сдалась. Всякий день что-нибудь нового и приятного. Ну уж достается туркам от нас. Но все это не мешает мне желать миру. После него тотчас к вам, и надеюсь пожить долее, чем в последний раз. Тогда надобно будет думать о месте и опять на годок расстаться. Неужели мы никогда не поживем вместе порядочно? Неужели никогда не кончится горестное наше положение? Что мы сделали, чтобы так долго быть наказанными?!
Бедный Долгоруков (сын князя Юрия Владимировича) умер от горячки в Бухаресте.
Константин. В палатке между Рущуком и лагерем,
15 сентября 1810 года
Наконец, милый, любезный брат, гордость Рущука усмирена. Сейчас подписана капитуляция, которою сдается он победоносному оружию государя императора, и в какой день? В именины государя[71]! Турок было четверо полномоченных, а с нашей стороны – генерал-майор князь Вяземский, Родофиникин, старик Фонтон и я, и я именно и составил акт капитуляции. Что взял Босняк со своим упорством? Принужден был просить пощады. Это еще не все: теперь составляем мы капитуляцию Журжи, которая сегодня также подписана будет. Поздравляю вас, мои милые, с сими двумя важными приобретениями. Нашему начальнику предоставлено было взять крепости, которые никогда еще в руках наших не были. Журжа держится с начала войны, пресильная крепость, Рущук – преогромный город, гораздо более и важнее Силистрии; взяты в один день.
Это еще не все, но еще были взяты корпусом, который состоял под начальством покойного Цукато, а теперь коим генерал-лейтенант Засс командует, крепости: Орява, Краова и Неготин. Какова кампания? Славней этой не бывало и во времена Суворовых, Репниных. Сочтите, сколько дел было выиграно, городов взято. Туртукай, Силистрия, Рущук, Коварна, Разград, Базарчик и Журжа. А побитие визиря, а Батинское сражение, а дело графа Ланжерона? Но надобно мне тебя покинуть, чтобы окончить акт капитуляции Силистрии. Вчера мы им были заняты с девяти часов утра до вечера. Мы поставили палатку близ города, где и собрались. Как подумаю, что на этом самом месте, где два дня назад нас решетили пулями, теперь пощады просят! Валуев несет эту важную весть в Санкт-Петербург.
Константин. Пред Рущуком, 21 сентября 1810 года
О моих упражнениях я уже писал. Дела иногда очень много, иногда же проходят целые сутки, и пера в руки не возьму. Здесь главное – работать скоро и ясно, писать иногда лежа на голой земле и стараться сколь возможно, даже в перевозках, иметь в бумагах порядок. Канцелярией я управляю, и это очень для меня должно быть легко, ибо граф мне это препоручил, а в оной есть камер-юнкер Багреев, который несколько уже лет при здешней армии. Для переписки и порядка канцелярского у меня славный человек, Яковенко, сверх того переводчик Меликов и какой-то губернский секретарь, коего имени не могу затвердить. Для списывания же французских бумаг переводчик Спис, а для турецких переводов переводят Фонтон и Деодати. Вот, сударь, все наши чиновники и все подробности, которые ты желал иметь обо мне и о нашей канцелярии. Мое место очень приятно, потому что можно обязать почти всех генералов, посылая им газеты или отправляя их письма, знаешь, маленькими услугами, кои ничего не стоят и кои рассматриваются всегда как знаки внимания. Благодарение Небу, я могу только хвалиться всеми, начиная с главнокомандующего и кончая последним офицером. С этой стороны я весьма счастлив и доволен, и надеюсь всегда себя так вести, чтобы все мною довольны были.