Александр. Москва, 4 октября 1810 года
Ну, брат, хваты вы! Говорят, что в Петербурге только и разговоров, что о подвигах графа. Последнее его донесение читалось во дворце, после обедни, военным министром вслух; только и слышны были восклицания: «Хват!», «Ай да молодец!» А я говорю – герой во всех отношениях!
Анекдоты о графе обошли весь город. Говорят, например, что у него прекрасное зрение, неоценимая вещь в начальнике армии, что, когда он на лошади, он смотрит и вычисляет и, если лошадь в это время заупрямится, он ее тотчас меняет, чтобы ничем не отвлекать своего внимания; восхваляют некоторую сдержанность его с подчиненными ему генералами, но без малейшей гордости, что придает вес его словам; говорят о его строгости и замечают, что, будь таковая в наши последние войны в Австрии и особенно в Пруссии, многого бы не случилось; наконец, все его действия, как говорят, доказывают, что он зрело обсудил прошлое. Армия тоже, говорят, обильно снабжена и проч. Я сообщаю тебе все это, чтобы сделать тебе удовольствие. Приехал сюда полковник Свечин, отправленный графом к Гудовичу с известием о взятии Рущука и Журжи. Волков с ним много говорил, расспрашивал, кого граф отличает. Волков говорит, что не мог скрыть своей радости, слыша слова: «Есть там молодой Булгаков; хотя недавно приехал, но граф, кажется, великую к нему оказывает доверенность; он много там значит; граф работает с ним часто», – и проч. Как нас это порадовало!
Константин. В лагере пред Никополем,
17 октября 1810 года
9-го числа оставили мы Рущук, и Бог дал нам прекрасное время и прекрасные дела. На походе получили мы ключи крепости Турны, которую взял князь Вяземский 1-й. Теперь у турок нет ни одного твердого пункта на всем левом берегу Дуная.
Когда мы приблизились к Никополю, выслали к нам депутатов, и на другой день посланы были от графа генерал-майор Фредерикс, Фонтон-старик и я для заключения капитуляции, которую мы в тот же день окончили. Итак, эта сильная крепость 15-го числа, ровно месяц после взятия Рущука, нам досталась со всей артиллерией и множеством военных и съестных припасов. Теперь и на этом берегу Дуная один только Видин. Прежде Турны взяты также были корпусом генерал-лейтенанты Засса укрепления Брегово и Зябры. Каков наш молодой герой! Была ли когда-нибудь такая блистательная кампания?
Константин. В лагере пред Никополем,
19 октября 1810 года
Сегодня ездил я с графом смотреть Никополь. Какое местоположение! Город премерзкий, расположен на четырех горах, на самом берегу Дуная. Много видел я женщин, но закрытых, а только видны прекрасные глаза; иные будто не нарочно открываются, – что за личики! Уж мы лазили, лазили по горам, так что я смертельно устал.
Воронцов был послан с отрядом в Ловчу и взял это турецкое укрепление, сделал пленных после маленького дела, которое там имел. Между тем сегодняшний курьер привез ему за Систов 3-го Владимира, а Сан-Приесту – 1-ю Анну. Какие лихие офицеры!
Скажу тебе, мой друг, под секретом, что граф представил меня ко 2-й Анне за Рущукскую капитуляцию и прописал в депеше, что я был с ним в Батинском сражении. Не говори об этом, ибо еще крест не получен. Курьер отсюда поехал, кажется, 7-го числа сего месяца; может быть, ты прежде меня узнаешь, когда я его получу. Граф ко мне чрезвычайно милостив и даже отлично со мною обходится. Я его несколько раз просил о милостях для других, и он всегда делал, и самым обходительным образом. Кажется, он доволен моею работою, которую приношу я ему всегда прямо к подписи, и по сие время не переменял он ни одной бумаги, а иногда отдавал мне бумаги, кои совсем до моей части не касаются. Одним словом, я чрезвычайно доволен своим положением; дай Бог, чтобы он всегда ко мне столь же был милостив. Он со мною обходится с большою доверенностью и никогда не будет иметь причины раскаиваться; ведь я был в школе у Разумовского. Подчиненные меня любят и, между нами сказать, очень рады, что Блудов уехал.