Третьего дня наконец приехали ко мне Италинский, а с ним Бобров и Фонтон Петраки. Я у него был вчера; он много спрашивал о тебе, и я ему много отвечал. Он совсем после Неаполя не переменился, и, что особенно хорошо, у него свой отменный повар и кондитер, так что мы прекрасно обедаем. Вчера он уже беспокоился только о кухне, которая слишком далеко от него, отчего все блюда доставляются холодными. На сих днях также будет сюда Милашевич. Я его жду с нетерпением и, когда приедет, устрою с ним, как к тебе писать. Сегодня маленький бал у графа. Я надеюсь, что будет весело. Я выбрал всех красивых дам и девиц, независимо от классов дворянства, коих здесь три. Ежели здешние старые парики, а точнее – старые бороды, будут сим недовольны, – тем хуже для них. Что до меня, так лишь бы бал удался, и я буду доволен. Я получил два прелестных письма, одно от Алексеева, а другое от его жены. Есть у меня и письмо от Влодека, который ко мне привязался.
Небольсин тебе доставит, мой милый друг, или с этим письмом, или отдельно 1300 рублей, о коих я тебе говорил. Это мои прибавочные за май. В конце месяца надеюсь послать вам прибавочные за сентябрь. Небольсин сможет привезти мне от вас немного чаю. Очень его тебе рекомендую, мой милый друг; это лучший малый в мире и один из тех, с кем я более всего дружен. Он скоро у вас будет. Полюбите его, познакомьте с князем Василием Алексеевичем [Хованским, тестем старшего Булгакова], коему прошу его также и от меня порекомендовать.
Граф давно уже поговаривает, чтобы я взял к себе и внутреннюю часть. Я долго отговаривался и старался отвлечь от себя, как вдруг приходит ко мне правитель канцелярии внутренних дел Сиракузский и говорит, что князь велел ему ко мне являться и состоять под моим ведомством, но он хочет, чтоб они частью были у меня. Что делать? Должно повиноваться и стараться сделаться достойным такой доверенности.
Константин. Бухарест, 9 декабря 1810 года
Я теперь гораздо более занят после объединения двух канцелярий, дипломатической и внутренней, под моим руководством.
Какой черт рассказал о моей простреленной фуражке? Это правда, мой милый друг, но это старая история. Это было при штурме Ругцука. Я был в траншее с графом. Фонтон-младший был рядом со мною; мы переходили от одной батареи к другой, и, вероятно, тогда это со мною и случилось. Впрочем, я только по нашем возвращении с раненым Влодеком и заметил, что фуражку мне прострелили пулею, – даже не знаю, в какую минуту. Это пустяк, о котором я и не считал нужным говорить ни здесь, ни тебе, ибо ты способен вообразить себе, будто я лез под пули. Фуражку мою показали графу. Я ее храню как сувенир. Прошу тебя, ради Бога, еще раз, не верить всему, что тебе будут болтать на мой счет. Я тебе всегда сам говорил правду, и не стоит тебе волноваться из-за вздора. Я слишком тебя люблю, чтобы некстати рисковать, и потом – я не военный, это не мое дело. Ежели будешь слушать московские басни, никогда не будешь покоен; вот увидишь, что я вернусь из кампании живой и невредимый. Обещаю тебе так поступать во все время войны.
Воронцов получил орден Св. Анны 1-го класса. Он скоро едет в Петербург, равно как и Ланской, они получили отпуск на полгода.
Верю, что вам в Слободе весело. Можно ли скучать посреди добрых и милых людей, каковы слободские жители? Я бы с ними век прожил. Как Волкова благодарить, я уж и не знаю. Бог ему заплатит за его добрые дела. Они никогда не пропадают, да дай мне Бог только найти случай показать ему, сколько я чувствую его дружеские за нас старания и услуги. Обними его покрепче и скажи, что, право, люблю его душевно.
1811 год
Александр. Москва, 3 января 1811 года
Деньги твои я получил, любезный брат. Принимаю их с душевною благодарностью, уверен будучи, что ты этой присылкою доставил сердцу твоему удовольствие, всякие другие превышающее. Знай и то, что эта помощь очень кстати подоспела. Князь [тесть А.Я.Булгакова Василий Алексеевич Хованский] так запутался в своих суконных поставках, что вот шестой месяц, что не платит Наташе следующие ей 3000, и мы едва перебиваемся.
Напоминай иной раз обо мне Италинскому [Андрею Яковлевичу]; я всегда помню о счастливом времени, как служил я под его начальством, и о его превосходнейших обедах. Намедни имел я случай вспоминать о сем с Иваном Алексеевичем Абресковым, обедавшим у него в Константинополе; мы оба пальчики себе облизывали. Спроси у Италийского, не восхитит ли его мысль иметь при себе доктора Жакмена, чтобы развлекать его в минуты отдыха? Это очень занятный человек. А что, Андрей Яковлевич теперь носит мундир шитый, которого узор ты прислал мне из Вены для него?