Обедали у нас князь Петр Михайлович, который остановил нас на улице, чтобы спросить, дома ли обедаем, Киселев, граф Панин, Манычар, Булыгин, Стратипович, Путята. После обеда болтали, курили, князь поехал на Елагин, а прочие все сели в нашу большую шлюпку и поехали завозить гуляльщиков. Воротились домой, пили чай на вольном воздухе, а там жена с Норовым, Бутягиным и Путятою села в вист, а все дети ну петь хором «Боже, царя храни» и др. песни. Легли почти в час, что очень поздно для дачи; встал я позже обыкновенного, благо сегодня позже могу ехать в город. Князь Волконский очень был весел, Киселев любезен, как всегда, Панин тоже мил; много мы смеялись за обедом и после обеда.
Константин. С.-Петербург, 7 августа 1834 года
Вчера я заехал утром к графу Нессельроде; он было меня звал обедать к себе, но боюсь славных обедов и на себя не надеюсь, отказался, хотя и очень было привлекательно: там обедают наш князь и Воронцов. Славные у Нессельроде цветы, особливо далии. Погуляв с ним, пошел к его соседу Ванише, которого в это лето не видал. С ним я отправился в город, где, хоть и в праздник, множество нашел бумаг. Вечером были у нас понедельничные гости. Сегодня еду с докладом, если князь не отменит, чего, однако же, не полагаю, ибо он всегда накануне уведомляет об отмене.
Константин. С.-Петербург, 10 августа 1834 года
Бедный Вяземский очень грустен. Кроме горести видеть дочь в опасном положении, я полагаю, что отправление семейства в чужие края, и бог знает на сколько времени, и по финансовым отношениям очень для него тяжело. Они были у нас, и мать уже не хохочет. Здешние доктора, так же, как и московские, советовали больную тотчас отсюда отправить. Завтра отправляются на пароходе в Любек, а куда дальше – и сама еще не знает. Это там решиться должно, ибо доктора здесь не согласились насчет вод или пребывания: кто советует Италию, кто Швейцарию. Между тем бедный Вяземский получил отпуск на 4 месяца и сам едет их проводить, и останется с ними, пока их там где-нибудь пристроит. Он был вчера у нас, и очень грустен. Вхожу в его положение и разделяю его от всего сердца. Сын его остается здесь в Петропавловской школе, в пансионе.
Константин. С.-Петербург, 13 августа 1834 года
Ну вот, наконец ты увидел своего старого начальника [Д.П.Татищева] в Москве, как я некогда своего встретил там же, Разумовского; но твой милее, и тебе нет от него хлопот, а от моего у меня их порядочно, и теперь все должен устраивать, да все предвидеть, справить и проч., а ему только деньги высылать. Его роль легка, а мне каково! Хлопочи за них, а они и спасибо не скажут: думают, что так и должно быть. Чудаки!
Константин. С.-Петербург, 14 августа 1834 года
Я совсем не знал даже о болезни князя Долгорукова. Недавно еще я его встретил и долго с ним говорил, сделалась горячка, приставили пиявки, было лучше, а там удар все кончил. То-то смерть-то не за горами, а за плечами! Царство ему небесное!
Хотел бы я Клендо выгнать, но князь же удержал меня; теперь отделается арестом на месяц. Как они мне иногда досаждают! Чем бы поберечь начальника, а они и в ус не дуют.
Начинают в С.-Петербург наезжать гости для колонны. На площади сделаны места, где поместится тысяч двадцать зрителей. Мы будем смотреть из дома иностранного министерства.
Константин. С.-Петербург, 15 августа 1834 года
Ну вот и радостно-хлопотливый день настал. С утра пошли поздравления, а там вопросы от Сони, от умного Степана, от повара. На ту беду, наш повар занемог, – беда да и только! Князь Александр Николаевич назвался обедать, – милости просим, пусть же жене будет приятный сюрприз. Генерал Микулин просил позволения прислать музыку Преображенскую, – милости просим, и она славная; одним словом, званого никого нет, прошенного ничего не будет, а кто и что явится, тому рад буду – и людям, и сюрпризам. Надобно будет ранее в городе отделаться, а то без меня здесь ничего не будут уметь уладить.
Константин. С.-Петербург, 16 августа 1834 года
К четырем часам стали съезжаться гости незваные. Наш князь, также князь Петр Михайлович и многие, как увидишь из записки[80]. Стол был накрыт на заднем балконе, другой – в столовой, сидело человек до пятидесяти, и шло все порядочно. Музыка Преображенская славно играла славные пьесы, все были веселы, и наш князь восхищал всех своей любезностью. Я, по несчастью, был за другим столом в столовой. После обеда на балконе, то есть на галерее, которая сделана была прошлого года вместо лестницы, князь с нами курил и просидел почти до девяти часов. Тут к старым гостям стали наезжать новые, музыку перевели к Неве, множество набралось на берегу экипажей, пешеходов, шлюпок, и стало походить на праздник; кто сел в вист играть, а там захотелось молодежи плясать, да до часу почти и провеселились. Спасибо Микулину за музыку, а Бехтееву – что, партируя в бильярд, проиграл мне, чем музыкантов наградить; стало, все довольны, даже он сам, оставшись при уверении, что славно играет, но несчастлив. Демидов поднес свою картину [то есть картину «Последний день Помпеи», писанную Брюлловым по заказу А.Н.Демидова] государю для Академии. Его величество принял благосклонно, и я рад, что славное произведение Брюллова останется навсегда теперь не в частных руках.
80
При многих письмах К.Я.Булгакова сохранились записки, писанные его детьми, с перечислением бывших у него гостей.