ное, безрадостное. И город не напоминает настоящий город. Дома буд¬
то все одинаковые — деревянные, редко каменные. Тянутся унылые
заборы, пустыри, сады. Только церкви разных вероисповеданий не
похожи друг на друга, но и они одинаково окружены глухими ограда¬
ми, за которыми заросли сирени. И опять — заборы, унылые, беско¬
нечные.
Неужели нельзя было выбрать другого места для гастролей? Увы,
нет! Прославленный, всемирно известный соло-клоун Анатолий
Дуров все меньше интересовал публику.
Причина? Время ушло вперед, а художник, творец, артист оста¬
новился на месте. Свершилось невероятное — сатирик Анатолий Ду¬
ров, стяжавший славу острыми, злыми шутками, стал казаться прес¬
ным и скучным.
Не сразу публика охладела к нему. Происходило это исподволь,
незаметно для обеих сторон, но настал день, когда вдруг заговорили:
«Он устарел, неинтересен, повторяется...» И в том не было ни досад¬
ного заблуждения, ни клеветы.
Неужели общественная жизнь так изменилась, что сатирик не
может найти повода для осмеяния ее недостатков? Разве в российской
действительности нет больше самодуров-губернаторов, полицейских
сатрапов, чиновников-взяточников и казнокрадов? Или уже не подав¬
ляется любое проявление свободомыслия, отменены губительные для
развития культуры цензурные ограничения?
Наоборот, реакция торжествует, малейшие ростки демократии
вырываются с корнем, и начавшаяся мировая война еще более усу¬
губляет все пороки самодержавия.
Новые времена требуют новых методов борьбы, сильных, реши¬
тельных. В стране уже слышится могучая революционная поступь.
Многие представители художественной интеллигенции если не прямо
примкнули к революционной борьбе, то прониклись ее идеями.
Трагично положение художника, не поспевающего за требова¬
ниями своего времени. И еще трагичнее, когда он не понимает истин¬
ной причины происходящего с ним. В таком состоянии оказался
Анатолий Дуров. Неудачи все чаще преследовали его. Не раз ему
приходилось в растерянности стоять на арене, видя, что к его шуткам,
которые еще недавно так горячо принимались, публика остается рав¬
нодушной.
...Максимюк раскинул свое шапито на краю базарной площади.
От гостиничных номеров «Пальмира», где остановился Анатолий
Леонидович, до базара идти недалеко. Но сегодня этот путь кажется
ему утомительным.
Накануне, вернувшись в гостиницу после вечернего представле¬
ния, он почувствовал себя нездоровым, но приписал это тому, что не
имел успеха на первом своем выступлении перед мариупольской
публикой. Правда, едва он появился на арене, послышались апло¬
дисменты, затем настроение зрителей падало и под конец раздались
совсем жидкие хлопки. Это был провал, он знал хорошо и обмануться
в том было нельзя.
Сегодня он шел в цирк с решением, пока еще смутным, по кото¬
рое все более крепло — сказать антрепренеру, что свои гастроли в
Мариуполе продолжать он больше не в состоянии, не может, не хочет,
не будет. Он колебался, какое из этих слов следует произнести, и по¬
чему-то не мог выбрать окончательно.
Унылое однообразие уличных заборов нагоняло тоску. Базарная
площадь, всегда такая оживленная, выглядела пустынной. С моря дул
холодный, пронизывающий ветер. Анатолий Леонидович зябко ежил-
ся в своем легком пальто. Последнее время, что было вовсе не в его
натуре, он стал одеваться небрежно, без прежней подчеркнутой щего¬
леватости. И, что было совсем удивительно, даже его парадный шел¬
ковый балахон на арене стал выглядеть мятым и мешковатым, а
лента с медалями, жетонами и звездой эмира Бухарского ему самому
стала казаться нелепой и бутафорской и, главное, надоевшей.
Что это, старость? Нет! Физических сил и энергии у него хоть
отбавляй. Вернее всего, это предельная неудовлетворенность собой,
своим творческим состоянием. Но где и как найти выход из создавше¬
гося тупика?
Шапито кое-где прорвалось, издали пялилось грубыми, наспех
сделанными латками. Выжига антрепренер Максимюк экономит гро¬
ши и даже мало-мальски не заботится о привлекательности своего
заведения.
Из окошечка кассы выглядывало приветливое лицо кассирши Ан-
пы Михайловны. Дуров знал ее давно, она была известной наездни¬
цей, когда он лишь делал первые шаги на арене. Имя мадемуазель
Аннет тогда украшало афиши цирков провинции и даже столицы.
Но случилась беда: лошадь испугалась выходки какого-то пьяного
зрителя, шарахнулась в сторону, нарушила строгий ритм сложного
номера. Падение на полном скаку... Удар о барьер...
Кому нужна наездница-хромоножка? И вот она — кассирша ко¬
чующего шапито. Все же от прежней цирковой артистки у ней ос¬
тались изящество и легкость движений да свойственная людям опас¬
ных профессий душевная доброта.
— Что-то вы сегодня иевеселый, Анатолий Леонидович? А у меня
сбор отличный!
— Нездоровится, мадемуазель Аннет... Никуда не гожусь!
Обращение, напоминание о лучших временах, заставляет кассир¬
шу расцвести в счастливой улыбке.
— Нет, вы нисколько не старитесь, Анатолий Леонидович! Вовсе
не изменились, все такой же элегантный, блистательный, как преж¬
де... Не то что нынешняя молодежь, грубая, невоспитанная. Где на¬
стоящий цирк? Где?.. Я вас спрашиваю!.. Помните? В Киеве, в «Гип¬
но-паласе».... Какие артисты там выступали! И какие лошади!..
Разве есть теперь такие лошади? Нет, вы скажите, где такие ло¬
шади?
Старая кассирша заговорила на неисчерпаемую, любимую те¬
му — о грубости молодежи и гибели современного цирка. Анатолий
Леонидович понял, что теперь не скоро удастся вырваться из плена
воспоминаний, и сел на табурет у входа в кассу.
Кружилась голова, непонятная слабость все больше охватывала
тело, тяжелила, сковывала движения. Неотступно сверлила мысль:
«Надо сказать Максимюку о своем отказе работать... Почему? Ну, не
все ли равно почему: не могу, не хочу, не в состоянии, надоело...»
Над ухом ровно гудел голос бывшей наездницы:
— Помните, как бывало весь цирк аплодировал, когда работали
крафт-акробаты братья Филиппи. Не чета нынешним скороспелкам.
Раз-два и готово...
— Максимюк здесь? — перебил Анатолий Леонидович.
— Нет, пока не пришел.
— Извините, Аннет, я подожду там...
Анатолий Леонидович направился в сторону, откуда доносились
шумные голоса, нестройные звуки настраиваемых инструментов,
ржание лошадей, пистолетное щелканье шамберьера — какофония,
без которой нельзя представить ни один цирк мира.
На манеже конная группа дрессировщика Кардинали заканчивала
репетицию. Дуров кивнул ему головой, тот приветливо откликнулся
гортанным «чао!» и продолжал работу.
Как бывало в детстве, так и по прошествии десятилетий, Анато¬
лий Леонидович всегда любовался цирковыми лошадьми. Что-то есть
особенно притягательное в этих четвероногих артистах, когда по¬
слушные своему руководителю, на узком круге манежа они соверша¬
ют сложные эволюции, маршируют, высоко вскидывая стройные
передние ноги, танцуют на месте, чутко прядая ушами, будто стара¬
ясь не пропустить ни одного звука музыки. А дрессировщик щелкает
шамберьером лишь для того, чтобы усилить внимание зрителей к
этой прекрасной движущейся картине.
Седой, сухенький итальянец Кардинали с возрастом стал чуть
суетлив, но не утерял темперамента, живости. Репетирует он неиз¬