нейших результатов.
Мечтая о содружестве искусства и науки, Владимир Леонидович
Дуров искренно говорил: «Пусть помолчит моя сатира». Однако
время для того пока не приспело, враги со всех сторон наступали
на молодую Страну Советов, гражданская война была в разгаре.
Признанный народом король шутов, всегда живо откликавшийся
на общественные события, не мог оставаться в стороне от борьбы за
лучшие идеалы человечества. По-прежнему стремится он нести лю¬
дям радость смеха и разит бичом сатиры тех, кто мешает строить
новую жизнь.
И это, несмотря на то, что Уголок на Божедомке испытывает
нелегкие дци. Его четвероногие и крылатые обитатели холодают и
голодают из-за недостатка, а то и полного отсутствия топлива и
продовольствия. Даже неприхотливый верблюд Чижик, обгладав всю
кору с деревьев в саду Уголка, так отощал, что еле влачит ноги.
Общий любимец слон Бэби заболел, слег, и хотя с невероятными
усилиями удалось достать для него пуд моркови — целое богатство
по тем временам, он так и не поднялся. Обезьяны и попугаи, для
которых обычный рацион — бананы и апельсины, получают лишь
скудный паек из мороженых овощей.
Из-за бескормицы многих обитателей потерял Уголок... Но те,
кто остался в живых, из последних сил трудились вместе со своим
воспитателем. Когда не находилось другого транспорта, Чижика
впрягали в дровни, и он помогал доставлять «артистов» на концер¬
ты в клубы и на предприятия. Гонорар за выступления тогда пла¬
тили натурой: на конфетной фабрике давали немного сахара, на
мельничном комбинате мешочек муки, жмыхи... Как это помогало
перебиться, пережить разруху!
Вот гала-представление в Введенском народном доме. Заяц бара¬
банит на фоне плаката «Все на фронт!». Выбегает фокстерьер Пик-
ки. Дуров спрашивает его:
— Что ответили империалисты на наши мирные предложения?
Собака громко лает.
— Облаяли?!.. Ну, а теперь скажи, Никки, какую территорию
занимает рабоче-крестьянское государство?
Дуров раскладывает на эстраде карту, и Пикки указывает лапой
на большую часть карты.
На вопрос: «Где находится белая контрреволюционная ар¬
мия?»— собака выразительно подымает заднюю ногу над Крымом.
Потом выступает бычок — танцор, музыкант, певец. Он появ¬
ляется бурно: стреляет из пушки, вскакивает на бочку, вальсирует
на ней, дует в два музыкальных меха, аккомпанируя своему дрес¬
сировщику, играющему на дудочке.
Солист строго придерживается нот. Но прежде чем он промычит
«ре», Дуров просит музыканта сыграть на корнете звук «до».
— Благодарю вас! — обращается Дуров к музыканту и повора¬
чивается к «певцу».—А теперь вы, пожалуйста, продолжите...
Бычок громогласно мычит: «рре-еее!»
Подражая ему, Дуров мычит — «ми», бычок мощно продол¬
жает — «фа-аа!» И, наконец, во все горло завершает последним —
«сс-оо-ль!»
— Вот в этом-то и есть соль, что бычок берет ноту «соль», —
комментирует Дуров под хохот всего цирка.
Едва окончилась гражданская война, страна приступила к мир¬
ному созидательному труду. И дуровский Уголок получил возмож¬
ность восстановить свое пострадавшее в годы войны хозяйство,
расширить и углубить свою деятельность. Научная эксперименталь¬
ная работа теперь становится основой в жизни Уголка.
В одной из своих книг Владимир Леонидович рассказывает, что
побудило его целиком посвятцть себя изучению мира животных.
Искренние слова его похожи на исповедь, написанные в последние
годы жизни, они относятся ко времени, когда В. Дуров воспиты¬
вался в военной гимназии.
«У нас, воспитанников, была любимая собачка Жучка, с которой
мы ходили на стрельбу, играли на плацу и кормили ее, уделяя кое-
что из своего казенного стола. Дядька наш завел себе другую соба¬
ку, а нашу как-то обварил кипятком. Мы, воспитанники, в числе
восьми человек, собрались на совет, решили отомстить дядьке и
присудили принадлежавшую ему собаку к смертной казни через
повешение. Кинули между собой жребий, кому привести приговор
в исполнение. Жребий пал на меня.
Подманив предательски собаку к себе и накинув на нее петлю,
я повел ее в сарай. Собака, помахивая хвостом, доверчиво пошла
за мной. Перекинув конец веревки через балку, я стал ее тянуть.
Хрип собаки, какой-то незнакомый мне страх, заставили сильно
биться мое сердце. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я чув¬
ствовал, что совершаю что-то необыкновенное, что-то из ряда вон
выходящее. Мысли мои проносились одна за другой. Имел ли я пра¬
во отнимать жизнь, которую не давал? Почему я так волнуюсь, что
скажут товарищи? Я трус? Нет! Но «честь мундира», жребий, это
заставило меня крепче зажать в руке веревку и сильнее тянуть к
низу. Не глядя на собаку, я сделал над собой усилие и сразу потя¬
нул веревку. Тяжесть дрыгающего тела, хрип собаки, сильно бью¬
щееся мое сердце, дрожь всего тела, мысль, что я совершаю преступ¬
ление,—все это заставило мою руку выпустить веревку. Тело упало.
У меня как будто что-то внутри оборвалось.
В этот миг я полюбил умирающую собаку. Первая моя мысль
была скорей прекратить ее страдания, то есть добить. «Бедная! Она
сейчас мучается, скорей, скорей». Я хватаю первый попавшийся
камень и, не глядя, бросаю в собаку. Глухой удар во что-то мягкое,
я с ужасом оборачиваюсь и смотрю на собаку. Полные слез глаза,
с выражением страдания и глубокой тоски, укоризненно, кротко
смотрят на меня, как бы спрашивая: «За что? Что я тебе сделала?»
Ноги мои подкосились, и я упал без чувств. Когда я очнулся, то
уже лежал в нашем лазарете — заболел нервной горячкой. Первое,
что я увидел у подошедшего ко мне фельдшера, это глаза собаки,
страдальческие, укоризненно вопрошающие. Куда бы я ни смотрел,
всюду видел эти тоскливые, печальные глаза.
С тех пор я понял, что и животные, так же как и мы, люди, лю¬
бят, страдают, радуются и наслаждаются. Я понял, что они также
имеют право на жизнь, как и мы.
На мое счастье, камень попал в глину. Собака осталась жива
и потом по-прежнему доверчиво подходила ко мне, помахивая хво¬
стом. Ее ласки еще больше заставляли мучиться мою совесть. С тех
пор со мной случился полный переворот: я ни одного животного не
пропускаю мимо себя без особого внимания и даже уважения.
Я узнал тогда то, чего люди обычно не знают. Человек, царь
земли, в своей гордости не желает снизойти к животному и прину¬
дить себя хоть немного понять их. Между человеком и животным
вечное недоразумение».
Эпизод, происшедший в далеком детстве, не случайно по проше¬
ствии стольких лет пришел Дурову на память. В душе его остался
след на всю жизнь. Придя к мысли, что «между человеком и жи¬
вотным вечное недоразумение», Дуров поставил своей жизненной
задачей устранить его. Владимир Леонидович считал громадным
пробелом в мировой культуре то, что «человек прошел мимо своего
богатства — животного мира». Ведь из множества различных видов
животных человек приблизил к себе только около сорока.
В своем развитии человечество пошло по пути механических
изобретений, уклоняясь от большего, разумного использования воз¬
можностей животного мира. Досадно, говорит Дуров, что прогресс
не осуществлялся параллельно в обоих направлениях, которые вза¬
имно дополняли бы друг друга, это могло бы дать огромный эффект
в «усовершенствовании жизненных удобств человека».