критики в адрес тех, кто угнетал народ.
Опыт работы в балагане и впечатления от общения с публикой
сказались в дальнейшем на артистической деятельности братьев
Дуровых.
Судьба блудного сына, вернувшегося под родной кров,— тема
драматическая, часто трагическая.
Не сладкая доля ожидала братьев Дуровых в доме опекуна.
Каких только упреков не пришлось выслушать им от разгневанного
Захарова. Особенно часто он повторял слово «скоморох», варьируя
его всячески, вкладывая разный, но всегда уничтожающий смысл.
— Скоморошничать вздумали! Уж, больно скоморошливы ста¬
ли... Затеяли скоморошные потехи — сатане утехи... Ну вот, верну¬
лись веселые скоморохи из своей скоморошни...
Возможно, Захаров высек бы их розгами через пропитанную
солью мокрую тряпку, будь они поменьше. Владимира крестный
отец не решился подвергнуть подобному наказанию и, клянясь, что
это в последний раз, отдал его в лучший московский пансион опыт¬
ного педагога Тихомирова.
Не зная, как поступить с младшим, Захаров обратился за сове¬
том к обер-полицмейстеру Огареву.
— Не приложу ума, что поделать с Анатолием,—сказал он.—
Бредит цирком, ничего другого знать не желает.
— Выпороть! Вся дурь из головы мигом вылетит,— ответствовал
полицмейстер.— Да, выпороть...— убежденно повторил он, разгла¬
живая свои крашеные, висящие книзу, длинные, как у Тараса
Бульбы, усы.
— Постращайте его! —попросил Николай Захарович.
— Охотно! Только оставьте нас наедине.
Огарев вызвал Анатолия.
— Ты чего благодетелю своему неповинование оказываешь? Ни¬
какие увещевания на тебя не действуют.
— Вы это насчет чего?
— Цирка... Еще добро готовился бы стать наездником, а то в
клоуны метишь?
— А разве наездником лучше? — задал коварный вопрос Ана¬
толий.
— Еще бы!—подхватил любимую тему Огарев.—Лошадь такая
изумительно умная тварь...
— Это верно...
— С ней что угодно выделывать можно, гораздо лучше всяких
клоунских ломаний и кувырканий.
— Я люблю верхом ездить.
— Вот это одобряю!
— Так, говорите, наездником лучше быть?
— Ну какое сравнение? Одно удовольствие! Если начнешь гото¬
виться быть наездником, я сам помогу тренировать лошадей. Я ведь
отлично их дрессирую.
— Знаю...
— Я, брат, любого дикого жеребца могу послушным сделать.
Так, пойдешь в наездники?
— Пойду!
— Молодец! Ты у меня чудным наездником станешь...
Когда Захаров вернулся в свой кабинет, Огарев торжественно
объявил:
— Конечно! Уговорил.
— Послушался? — обрадовался опекун.
— Сдался.
— Уж не знаю, как вас благодарить. По гроб жизни обязан,
благодетель вы мой...
— Да-с, теперь акробатика всякая побоку!
— Слава богу!
— Станет благоразумным и займется лошадьми.
— Как лошадьми?
— Наездником будет...
С Николаем Захаровичем, вспоминал потом этот эпизод Дуров,
чуть дурно не сделалось.
— Да не все ли равно,— вымолвил вконец расстроенный опе¬
кун,— будет ли Анатолий кувыркаться на земле, или станет проде¬
лывать то же на лошади?
— Разумеется, не все равно. Я ведь сам каждое утро тренирую
скакунов в цирке Саламонского.
— Лучше бы и не просил вас...— простонал Николай Захарович.
И тогда Анатолий, уже не скрываясь от опекуна, вступил в
акробатическую группу братьев Робинзон, подвизавшихся в цирке
Саламонского под фамилией Николет.
А Владимир?
Педагог Тихомиров, в пансион которого он был определен, за¬
служил добрую славу своими знаниями и опытом. Он первый ввел
звуковой метод обучения грамоте, вместо буквенного. Лев Толстой,
уделяя большое внимание педагогическим проблемам, очень инте¬
ресовался этим методом. Он посещал пансион Тихомирова, присут¬
ствовал на занятиях, обсуждал приемы обучения. Это значило
много!
Чуткий воспитатель, Тихомиров сразу расположил к себе «опаль¬
ного» Владимира Дурова. Дружески беседуя с ним, он развивал
свои передовые взгляды, убеждал, что образованные классы в не¬
оплатном долгу перед простым народом.
Влияние опытного педагога поначалу было благотворным. Вос¬
питанник успешно сдал экзамен на звание учителя. Вскоре в штате
Московского городского училища на Покровке появился новый мо¬
лодой преподаватель Владимир Дуров.
Однако его учительская карьера оказалась кратковременной.
Проработав недолго, он покинул свой пост.
Тогда Захаров «тряхнул» связями, устроил крестника на службу
в Управу благочиния. Помещалась она в большом старом доме на
Воскресенской площади, бок о бок с Иверскими воротами у Крас¬
ной площади. Почетное место для Управы было выбрано не слу¬
чайно. Функции ее были важны: следить за исполнением законов,
решений судебных и прочих присутственных мест, наблюдать за
охранением благочиния, добронравия и порядка.
Что только не входило в круг ее деятельности: предупреждение
безнравственности населения, наблюдение за состоянием городских
дорог, мостовых, тротуаров, преследование запрещенных азартных
игр. Для наказания неисправных должников при Управе имелось
особливое помещение с железной решеткой — долговая яма, кото¬
рая, несмотря на свое название, расположена была на втором этаже
здания. Короче говоря, это было полицейское управление для охра¬
ны общественного спокойствия и порядка.
Учитель, не так давно подвизавшийся в роли акробата, клоуна
и фокусника, поступил сюда с окладом семь рублей в месяц «на
всем своем».
В глазах сослуживцов-чиновииков он выглядел человеком с дру¬
гой планеты. Да и они казались ему людьми из иного мира. Но в
ожидании лучших времен ничего не оставалось, как терпеливо
сидеть за столом, склонившись над перепиской служебных бумаг.
Изо дня в день он ходил «в должность». В канцелярии со шка¬
фами, набитыми делами в синих обложках, стояла затхлая атмо¬
сфера присутственного места. Нудно скрипели перья. Чиновники
в потертых вицмундирах, с застывшими, как у мумий, лицами,
горбились над своими бумагами. Мертвая тишина иногда прерыва¬
лась громким чиханием — это кто-то нюхнул сдобренного мятой
табачку, шумно утер нос красным фуляровым платком, услышал
неизменное: «Будьте здоровы!» и ответствовал: «Благодарствуйте!»
Оживлялась канцелярия с приходом просителей — мужика в лап¬
тях, смущенно мявшего руками шапчонку, купчины в долгополом
кафтане, солидного домовладельца с бородой «лопатой». Принижен¬
ные, не смевшие дышать в присутствии начальства, чиновники
изощренно измывались над посетителями, вымогая «синицу» — си¬
нюю пятирублевую ассигнацию, а то «красненькую»—десятируб¬
левку. Но едва курьер распахивал дверь в кабинет столоначальника,
вицмундирные спины опять пригибались к столам, и перья возобнов¬
ляли свой скрипучий бег по бумаге.
Генерал-губернатор князь Долгоруков был общим кумиром, чи¬
новничья мелюзга подражала ему даже в куафюре, делала себе
прилизанные зачесы на висках и пробор на затылке — такой парик
прикрывал лысину его сиятельства.
Сплетни, подсиживание, взяточничество царили в Управе бла¬
гочиния. Писец Дуров чувствовал себя запертым в душной, тесной
клетке. Тем острее воображение переносило его на свободу. И тогда