Евгений встревожен:
— Надо торопиться!
Вперед выходит разведка. Она ищет проходы в терне и пропадает в темноте ночи.
Вскоре у полотна начинает квакать лягушка: это Евгений докладывает, что путь свободен.
Осторожно подходим к краю насыпи. На руках поднимаем на шпалу переднего. Он помогает остальным подняться так, чтобы они не коснулись ногой песка насыпи. Тем же способом спускаемся вниз.
Группа прикрытия уходит в кусты. Занимают свои места дозоры. Минеры приступают к работе.
Через час все должно быть закончено…
Геня вместе с Янукевичем финским ножом выкапывает ямку на дороге, выгребает землю на разостланную стеганку, а лишнюю, собрав в шапку, уносит в глубину кустов.
Геня стоит перед Янукевичем и передает ему минный ящик. Тот заряжает его взрывателем и осторожно опускает в землю. Геня тщательно маскирует ямку.
Закинув карабин за плечи, Геня пробегает мимо меня к железнодорожному полотну. Там работают Евгений и Кириченко.
Уже вырыта ямка под рельсовым стыков, уже уложены в нее две противотанковые гранаты, и Геня, подбежав, успевает добавить свою, третью.
— Пусть и меня фрицы вспомнят на том свете! — смеется Геня.
Под шпалу рядом с гранатами ложатся толовые шашки. Кириченко выдергивает флажок предохранителя, снимает накладку. Евгений маскирует полотно, отделывая насыпь «под елочку».
Мина на полотне почти готова. Остается выдернуть последнюю шпильку у предохранителя. Но это сделает один из минеров, когда все отойдут в степь. И Кириченко с Евгением спешат на дорогу. Там что-то не клеится: грунт слишком плотен, трудно рыть ямки для минных ящиков.
Ночь тихая, теплая. Сияют звезды над головой. Недвижно стоят тополя у дороги. Где-то далеко раздается собачий лай и смолкает. И снова тихо. Только в кустах слышен шорох — это Геня относит туда последний грунт с дороги.
Минировать шоссе мы не будем: оно слишком разбито и немцы почти не пользуются им. Закончим минирование железнодорожного полотна — и домой, в горы…
Со стороны Георгие-Афипской возникает еле слышный звук. Быть может, самолет летит на ночную бомбежку?
С каждой секундой шум становится отчетливее, яснее. С ним переплетается второй звук. Они сливаются, нарастают. Они все ближе…
Поезд!
Из-за поворота, набирая ход под уклон, на всех парах идет тяжелый состав. А рядом с ним, по шоссе, мчатся броневики.
Так вот о чем говорил своими огнями световой телеграф!
Что делать? Уходить в горы? Но в «волчьем фугасе» на железнодорожном полотне еще не снята шпилька у предохранителя. Шоссе свободно. Немцы вырвутся на него. Они зажмут нас в клещи…
Мимо меня стрелой проносятся сыновья. Заряжая на бегу последние две мины, они спешат к шоссе. В последнюю минуту минируют обе колеи и выскакивают к полотну железной дороги.
Паровоз уже рядом. Вырывается пламя из поддувала. Гремят буфера.
Ребята бросаются к поезду… Разве можно в этой кромешной тьме найти крошечную шпильку предохранителя?
Нет, они задумали другое: у них в руках противотанковые гранаты. Они бросят их, и от детонации взорвется «волчий фугас».
Я бегу за детьми.
Но поздно…
Одна за другой рвутся две гранаты. И тотчас же со страшным, оглушительным грохотом взрывается «волчий фугас».
Сразу становится жарко и душно. Взрывная волна, будто ножом, срезает крону могучего черного клена, стоящего передо мной, и отбрасывает меня назад.
Я вижу, как лопается котел паровоза, как паровозные скаты взлетают выше тополей, как, падая под уклон, вагоны лезут друг на друга, разбиваются в щепы, погребая под собой немцев.
Новый взрыв. Это летит на воздух броневик на шоссе. За ним, ярко вспыхнув фарами, рвется второй.
Взрывы следуют один за другим. Мины на шоссе корежат машины, разбрасывают искалеченные трупы немецких автоматчиков. На линии железной дороги пылает взорванный поезд.
Я бросаюсь к железной дороге, ищу своих сыновей. Они должны быть где-то здесь, рядом.
Бегу вдоль полотна. Под ногами обломки вагонов, искореженные взрывом рельсы, трупы немцев.
— Евгений!.. Геня!.. — кричу я.
Крик тонет в грохоте минных разрывов, в стоне раненых немцев, в шуме пожара.
Впереди, залитые отблесками горящего поезда, вырастают фигуры Янукевича и Кириченко. Они расступаются: на земле под обломками взорванного паровоза лежит Евгений.
Несколько мгновений я молча стою над сыном…
Евгений мертв.
Друзья поднимают его и уносят…
— Батенька, идем, — торопит меня Кириченко.