Случилось так, что в том же доме на Беллевюштрассе, принадлежавшем теще Людвига Эмиля, на первом этаже освободилась квартира. И Якоб поселился в двух комнатах справа от входа в дом, Вильгельм с семьей заняли анфиладу комнат с противоположной стороны. В этом доме братья жили и раньше, с 1826 по 1829 год.
В октябре 1838 года они упаковывали коробки и чемоданы для переезда. Якоб особенно радовался скорой возможности получить свои рукописи и книги.
17 октября в Кассель приехала Дортхен с детьми. На следующий день появились три экипажа с домашним скарбом, мебелью и книгами. И наконец 20 октября приехал Вильгельм. Все вместе устраивались в квартире.
Якоб записал: «Мне хочется мужественно противостоять всему, что может случиться, я хочу, чтобы у меня на сердце было так легко, как это только возможно. Пусть нас не коснется никакая нужда».
Утешение в труде
Заканчивался 1838 год. Немецкая общественность все еще помнила о судьбе семи профессоров. Постоянно приходили письма. Благодаря деятельности лейпцигского комитета помощи продолжали поступать деньги — так что первое время братья были обеспечены.
Вновь привычным стало кассельское окружение: солдаты, маршировавшие с барабанами, звон колоколов. Радовала чистота улицы, откуда открывался прекрасный вид. Они жили на первом этаже, иэто имело то преимущество, как считал Вильгельм, что проходящим мимо друзьям можно было подать руку прямо из окна. Часто бывали друзья. Якоб иногда досадовал, что гости отвлекают сто от работы, более же общительный Вильгельм, напротив, охотно принимал их. «Я снова хочу трудиться, более плодотворно и в спокойной обстановке», — писал Якоб. «Мы можем жить спокойно только в труде», — говорили братья.
Уже на следующий после их увольнения год Якоб вместе с Андреасом Шмеллером выпустил «Латинские стихотворения X и XI веков» (1838 г.). Опубликованный сборник стихотворений немецких авторов на средневековой латыни показал, что и в более раннее время немецкие поэты создавали заметные произведения, хотя и на чужом языке. В него вошло три произведения: поэмы «Вальтарий, мощный дланью» и «Руодлиб», а также басня-история из мира животных «Ecbasis captivi» («Бегство пленника»). В поэме о Вальтарии Аквитанском Якоб видел «действительно эпическую силу»; в «Руодлибе» его восхищало художественное совершенство; «Бегство пленника» дополняло поэзию о животных.Эти произведения, по словам Якоба, как бы заполняли «пробел в местной поэзии» и стали существенным вкладом в немецкие героические сказания и животный эпос. В статье, посвященной сборнику, Якоб Гримм писал: «Пусть благодаря таким изданиям получит дальнейшее изучение находящаяся в забвении поэзия на средневековом латинском языке. Она развивалась вместе с местной поэзией, подобно каналу, который проходит рядом с естественным руслом реки».
Таким образом, Якоб остался верен своей излюбленной теме. Увлекшись приключениями Вальтария Аквитанского и его невесты Хильдегунды Бургундской, мысленно сопровождая юношу рыцаря Руодлиба в его трудных поездках или же с улыбкой наблюдая проделки хитрого Лиса в поэзии о животных, Якоб забывал о случившемся.
Вильгельм спустя несколько дней после увольнения сказал: «Вместо того чтобы терять время на службе, я выпущу книгу о поэзии XII столетия и надеюсь, что самая строгая цензура не сможет изменить в ней ни одной буквы».
Что верно, то верно, цензуре, измаравшей красным карандашом статьи ученых, не пришлось ничего вычеркивать в «Песне о Роланде» («Ruolandes liet», 1838 г.) — ведь этот поэтический памятник возник много столетий назад. Приключения Роланда, который во время отступления Карла Великого через Пиренеи во главе арьергарда попал в засаду и погиб, показались цензорам неопасными. Да Вильгельм и не проводил никаких параллелей, наоборот, это издание было чисто научным, без какого-либо «влияния событий современности».
Воспроизводя средневерхненемецкий вариант произведения, который до этой публикации был известен лишь в отрывках, Вильгельм придерживался текста пфальцской рукописи. Но он не ограничился только ею, а поместил тексты и других известных ему рукописей, что дало возможность наглядно показать, как варьировалось это древнее произведение различными переписчиками.
Окунувшись в романтический мир рыцарских приключений, братья Гримм в то же время сознавали, что эти издания не могут стать надежным источником существования на долгие годы. Нельзя рассчитывать и на постоянные пожертвования комитета помощи.
И тут, как нельзя кстати, в марте 1838 года Лейпцигский германист и специалист по классической филологии Мориц Хаупт и владельцы книжного магазина Вайдмана издатели Карл Раймер и Соломон Хирцель предложили Якобу взять на себя выпуск «подробного словаря немецкого языка». Вначале Якоб сомневался, о чем он писал Лахману: «Дело кажется и выполнимым, но слишком трудоемким. К тому же у меня нет желания этим заниматься, да и недостаточно знаний, тем более что много других дел. «Грамматика» находится между завершением и переработкой. Издатель уже два года мучает меня новой первой частью, и еще ко всему прочему должна быть полностью переработана фонетика».
Лахман не разделял сомнений Якоба. Идею создания такого всеобъемлющего словаря он считал «очень привлекательной». Само собой разумеется, и Якоб и Вильгельм, прежде чем приступить к этой работе, должны были многое обдумать. Ведь речь шла о создании такого словаря немецкого языка, который должен стать не карманным изданием для повседневного пользования, а настоящей энциклопедией.
Первые серьезные попытки изложить научную основу немецкого языка относятся к XVIстолетию. До этого времени филологи занимались почти исключительно классическими языками. Под влиянием перевода библии, сделанного Лютером, к немецкому языку стали относиться с большим уважением. Эразм Альбер, сторонник Реформации, написав в 1540 году «Novumdictionariigenus», положил начало словарю немецкого языка. Клай в 1578 году написал «Grammatica germanicae linguae». Эту работу можно считать первой грамматикой новонемецкого языка. Но эта и последующие работы страдали одним серьезным недостатком — ограниченностью научного материала. Когда Лейбниц задумал всеохватывающий словарь, к составлению его из-за обширности материала хотел привлечь не одного автора, а целую академию. Правда, этот план не был осуществлен. Вплоть до начала XIX века находились ученые, которых привлекала эта задача. Над созданием словарей немецкого языка трудились Йоганн Кристоф Аделунг и Йоахим Генрих Кампе. Юстус Мёзер, прославившийся своими «Патриотическими фантазиями», занимался изучением родного языка, а Йоганн Генрих Фосс и Людвиг Хёльти провели только предварительную работу по составлению словаря немецкого языка. Этим вопросом интересовались и классики немецкой литературы. Особое значение народному языку придавал Гердер в книге «О новейшей немецкой литературе. Фрагменты» (1767 г.), называя его «национальным богатством». «О необходимости создания словаря немецкого языка» писал Клопшток. Проблема создания словаря немецкого языка интересовала просветителей Лессинга и Фридриха Николаи. О насущной необходимости «представить все богатство немецкого языка в общем словаре» говорил Гёте. За создание универсального словаря были и романтики.
Итак, целое созвездие имен высказывалось в пользу создания такого всеобъемлющего словаря. Если бы удалось заинтересовать и привлечь еще к этому языковой гений Якоба Гримма! Речь, естественно, шла не об однотомнике наподобие современного словаря Дудена с толкованием правильного написания наиболее употребительных слов и рассчитанного, так сказать, «для домашнего обихода». Это должен быть труд, с исчерпывающей полнотой охватывающий все основные случаи словоупотребления в современном немецком языке — как на нем говорят в народе и в литературе. Вначале Якоб колебался. Но предложение было столь заманчивым! А его всегда привлекал размах. Если ему при участии брата и других ученых удастся на века сохранить немецкий язык — разве это не будет вершиной его труда и усилий! Вместе с тем разве это не достойное занятие на целые годы для профессора, лишенного кафедры и обязательных лекций! Эта работа, что тоже немаловажно, могла бы в течение продолжительного времени обеспечить их средствами к существованию.