К числу значительных творческих достижений в пятидесятые годы относятся выступления Якоба со статьями в академии. Особенно две отличаются богатством научной мысли и блестящим языком: доклад «О происхождении языка» (1851 г.) и «Слово о Шиллере» (1859 г.) в связи со столетием со дня рождения. Оба доклада еще при жизни Якоба выдержали несколько переизданий и были переведены на французский язык.
Доклад «О происхождении языка» выходил далеко за рамки филологических проблем. Это было исследование в духе философии языка, в котором Якоб Гримм признавал, что происхождение языка «таинственно и чудесно», но одновременно выражал надежду выяснить кое-какие из этих тайн. Он показал различие между человеческим языком и языком животных: «Неизменяемые и однообразные голоса, которыми наделены все виды животного мира, находятся в полной противоположности к человеческому языку, который никогда не бывает неизменным, который меняется от поколения к поколению и который каждому человеку приходится осваивать. Из того, что человеку не требуется учить и что таким образом входит в его жизнь само собой, это одинаковые у всех народов стоны, плач и вздохи, а также любые другие выражения телесных ощущений, одно только это с полным основанием может быть поставлено в один ряд с криками животных. Но это как раз и не относится к человеческому языку».
Откуда же все-таки появился человеческий язык? Является ли он чем-то врожденным, благоприобретенным, или же он имеет божественное происхождение? Якоб Гримм придерживался иного, третьего положения, которое в принципе наметил уже Александр фон Гумбольдт, когда заявил: «Языки есть продукты духовной деятельности человечества».
Свою точку зрения Якоб сформулировал следующим образом: «Я показал, что человеческий язык столь же мало может быть божественным даром, как и прирожденным свойством; врожденный язык превратил бы людей в животных, язык, ниспосланный свыше, предполагал бы в них богов. Не остается ничего иного, как считать, что он должен быть человеческим, в своем происхождении и развитии абсолютно свободно усвоенным нами, он не может быть не чем иным, как нашей историей, нашим наследием».
Разумеется, считал Якоб, усвоенный и развитый людьми язык мог достичь высокой ступени совершенства лишь при условии, что основа, способность к этому была заложена в душу человека высшим создателем. Он подразумевал под этим следующее: «Язык выступает как непрерывный труд и как результат этого труда, как завоевание людей, быстрое и медленное, одновременно людей, обязанных ему свободным развитием своего мышления, — тем, что их разделяет и объединяет. Тем, что они есть, люди обязаны богу, тем же, что они достигают в добре и зле, они обязаны сами себе. Словно драгоценный дар, создатель вложил в нас душу, то есть способность мыслить, и снабдил нас органами речи, то есть способностью говорить, и, лишь используя эту способность, мы начинаем мыслить, лишь изучив язык, говорим. Мысли, как и язык, являются нашей собственностью, на том и на другом зиждется свобода, свойственная нашей природе».
Это была одна из важнейших работ Якоба, в которой он показал, как «первые люди изобрели свой язык»; рассматривая древнейшие языки, осветил «состояние первобытного человека», говорил о духе языка, присутствие и власть которого человек не осознает, и предлагал свою концепцию развития языка от простых форм до более сложных.
«Завеса, закрывающая собой происхождение языка, — осторожно заключает Якоб, — приоткрыта, но полностью не поднята».
В ноябре 1859 года он выступил на торжественном заседании перед научным форумом — на сей раз его речь была посвящена Фридриху Шиллеру.
Прошло лишь несколько месяцев после того, как Австрия потерпела ряд поражений в Верхней Италии в конфликте с Францией. Противоречия между Австрией и Пруссией еще больше ослабляли и без того раздробленные немецкие государства. Нерешенный германский вопрос вновь встал во всей его остроте в год столетия со дня рождения Шиллера, поэта, с такой силой воспевавшего свободу и отечество.
Якоб Гримм воспользовался случаем, чтобы воздать хвалу обоим веймарцам — Гёте и Шиллеру. Он настаивал, чтобы этим поэтам был воздвигнут памятник на века — собрания их сочинений в добротном научном издании. «Они поднялись к славе рядом друг с другом, — говорил он, — и пройдут столетия, прежде чем снова родится равный им человек».
Так как в это время в Германии в честь Шиллера повсюду звонили колокола, Якоб, говоря о политических надеждах немцев, воскликнул: «Если бы во время торжественных празднеств этим колокольным звоном можно было бы вымести все, что мешает единству нашего народа, которое ему так необходимо и к которому он так стремится!»
Доклады Вильгельма Гримма перед Академией наук, которые затем, как и статьи брата, были опубликованы в «Ученых записках» академии, не затрагивали столь животрепещущих тем. Вильгельм дополнил более ранние исследования произведений Фрейданка, животного эпоса, сделал сообщение по поводу «Легенды о Полифеме», о новых отрывках из средневековой поэмы «Сад роз» и о других произведениях, ограничиваясь, таким образом, узкоспециальными вопросами. Значительной была статья «К истории рифмы» — около двухсот страниц, которая вышла затем отдельной книгой (1852 г.). В ней была предпринята попытка обстоятельного и многостороннего анализа рифмы как специфического художественного средства и его использования в поэзии различных эпох. Вильгельм, который так много отдал изучению народного творчества, на сей раз обратился к высокому искусству.
Вновь занимается он сказками. Летом 1855 года, отправляясь на лечение, захватил с собой третий том «Сказок». В тихие дни пребывания на курорте Вильгельм перерабатывал его. В 1856 году этот том «Сказок» с пояснениями был выпущен третьим изданием. Продолжал дорабатывать и оба первых тома. Отдельные их издания отличались не только языковой формой, но и количеством содержащихся в них сказок. Многие сказки были заменены новыми, как казалось братьям Гримм, более интересными. Количество сказок в сборнике значительно увеличилось. В 1857 году вышло уже семидесятое издание «большого» сборника.
Вильгельм с особой любовью работал над этим произведением, постоянно что-то изменяя, добавляя, используя все новые и новые краски. Якоб же ставил перед собой задачу знакомить читателя с «исследованиями природы сказок», «сохраняя верность сборнику», снова и снова вносил добавления. Сборник сказок — это большой общий труд братьев Гримм.
О популярности сборника сказок свидетельствует такой эпизод, который Вильгельм в 1859 году рассказал своей помощнице госпоже Анне фон Арнсвальдт из семейства Гакстгаузенов:
«Это был хорошенький ребенок, с красивыми глазками. Сначала он был у Якоба, потом Дортхен привела его ко мне. Он держал под мышкой книжку сказок и спросил: «Можно почитать Вам что-нибудь? — и хорошо, с выражением прочитал сказку, в конце которой говорилось: «Кто не поверит, пусть заплатит талер». — А раз я не верю, то я должен заплатить Вам талер, но мне не дают так много денег, и я сразу этого сделать не могу». — Он достал из розово-золотистого кошелька грош и протянул его мне. Я сказал ему: «Я хочу подарить тебе грош обратно». — «Нет, — ответил ребенок, — мама говорит, деньги в подарок брать нельзя». И он вежливо попрощался».
Прекрасные минуты пережил старый Вильгельм, когда понял, что книги братьев Гримм нашли свое место в сердцах детей.
Часы прощания
Осенью 1859 года Вильгельм Гримм после отдыха на Эльбе возвратился домой. Казалось, его здоровье окрепло. Вильгельм даже намеревался выпустить новое издание книги «Разумение» Фрейданка, а 15 декабря — прочитать в Академии наук доклад «Отрывки из неизвестного стихотворения о саде роз». Но этим планам не суждено было осуществиться.
В конце ноября у него на спине образовался фурункул. Ничего опасного в этом, казалось, не было, и Вильгельм мог сидя продолжать работу. Без каких-либо серьезных опасений Якоб уехал 3 декабря в Гамбург, а 5 декабря он получил тревожную телеграмму и вернулся в Берлин. И увидел Вильгельма в тяжелом состоянии. Хирургическое вмешательство не помогло. Поднялась высокая температура. В ночь с 15 на 16 декабря Вильгельм не приходил в сознание. Якоб дежурил у постели брата, сидел в кресле у его изголовья и прислушивался к дыханию больного. Еще раз к Вильгельму полностью возвратилось сознание. Он взглянул на Якоба, но принял его за портрет брата и подумал, что портрет действительно схож с оригиналом. Здесь были все члены семьи. Вильгельм узнал их. Утром своего последнего дня он говорил как бы в полусне, его лихорадило, и все-таки ему удавалось, по словам Якоба, «высказывать в безукоризненной форме благороднейшие мысли о великом и прекрасном». 16 декабря, около трех часов дня паралич легких прекратил его мучения.