Он еще хвалит меня! Того, кто его погубил!
Энрост снова замолчал и уже тише, явно слабея, добавил:
- Я… ошибался в тебе… и уже поздно… но все равно – прости. И… уходи. Уводите людей… у вас мало времени. Заверши… свою… победу… братишка…
- За что – прости?! – вскричал я. – Ростик… брат… это же я виноват… ты только держись! Не умирай! Я тебя вытащу… а в замке есть целитель…
Почему я не вижу его лица?! Я стиснул руку брата и только тут понял, что плачу.
- Валька, не реви, - уже совсем тихо отозвался брат. – Ты же Хорна… отец гордиться будет… успокойся…
- Пора уходить, рэм, - чужим голосом сказал Сарвера, не сводя глаз с Энроста. – Но оставлять здесь тело нельзя. А везти его в седле не получится, значит, двойная ноша, скорость упадет…
Он помолчал и с отчаянием выдавил:
- Это… Я не знаю, как сказать об этом рэму Энокерту.
- Какое еще «тело», Сарвера?! – сказал я, и сам отстраненно удивился, как чуждо и зло прозвучал мой голос. – Брат должен жить! А если двойная ноша… Как привязывают к седлам пленников? Так, чтобы… брат сидел в седле и ехал? Его можно посадить на Утеса, он вынесет!
Из ближайших зарослей дрока вдруг поднялась стая каких-то птиц и с заполошными воплями полетела куда-то подальше.
- Должен… но он умрет. Я… я ошибся, активировав стасис. Это не поможет. Такая рана…
- Жеарт прав, Валька… - брат усмехнулся. – Такое только магами… лечится, и то… не всякий сладит… а Миррида уже два года как… мертв. И… поторопитесь уже… времени… не осталось. Уходите!
- Даже если… - сказал я сквозь зубы, - если ты не выживешь… ты будешь дома.
Я просто не мог себе представить это – оставить брата здесь одного. А ведь сюда, скорее всего, доберутся ч-ра… и что они с ним сделают?! А если… он будет жив к тому моменту, и они станут его мучить?!
«Миррида мертв», - подумал я вдруг. Но я… ведь я тоже маг… я же стану магом! Должен! Неужели нет никакого выхода?!
- Вы слышали? – я повернулся к Сарвере и нескольким рогвийцам, подошедшим к нам. – Посадить брата на Утеса и привязать! Со всей осторожностью!
Марево стасиса взяло торс Энроста в кольцо, поколебалось, вползло на нижние ребра и замерло. После чего начало стремительно не то впитываться, не то таять. Сарвера разжал пальцы, и опустевший, ненужный уже амулет тонкой струйкой шелковистой пыли вытек наземь, запорошив натекшую кровь.
- Пока на нем стасис, он… будет жить, - тихо и трудно произнес капитан, лично подхватывая брата на руки. Энрост судорожно дернулся и обмяк, потеряв сознание. – Но это ненадолго… слишком мало сил оставалось в амулете, сами видите, мой рэм, даже обезболить до конца не получилось. Может, сутки продержится…
Кто-то бросился ловить братниного гнедого, который настороженно наблюдал за нами в нескольких шагах, еще двое с величайшей бережностью водрузили своего рэма в седло Утёса и сноровисто закрепили его там ремнями и веревками. Гнедого подвели мне, и Сарвера, постаревший и измученный, сказал:
- Готово, мой рэм… можем ехать.
- Тогда вперед! – хрипло крикнул я, впервые не думая, как отреагируют на мои слова и послушаются ли…
Гнедой, кажется, сперва был не очень доволен сменой седока, но я на удивление быстро справился с ним, сжав бока коня и посылая его вперед… Утес, умница, ровно и без особый усилий мчался рядом – золотой конь! А я то и дело смотрел на брата. Он лежал на шее коня, как будто очень, очень устал. Ноги и руки были привязаны, а тело… Мне становилось дурно при мысли, как ему будет больно, если он очнется – получается, хорошо, что он без сознания… Хотя стасис и приглушает боль, кажется, но всё равно!
Ты должен жить, брат! Не умирай! Теперь, когда я понял… что ты совсем не такой… ты настоящий. И очень добрый…
Ты сказал, что у меня всё получилось, что я должен завершить свою победу… разве я могу обмануть твое доверие?!
Доверие, которое я только-только успел заслужить… о котором мечтал, не признаваясь себе в этом… чтобы ты взял меня с собой в поход… чтобы смотрел, как на равного – вот как сегодня…
А он еще и просил прощения! Я вдруг понял, за что.
За то, что не принимал меня всерьез. Ему было так больно говорить, наверное… а он все равно просил прощения… Две вещи он хотел выговорить – про самострелы… и то, что сказал мне…
Я ведь сегодня обрел брата. По-настоящему. И теперь… теряю?!
«Он умрет… Такая рана…» - прозвучал в моей голове голос Сарверы, надтреснутый и словно бы сам какой-то неживой.
Рана… Я попытался вспомнить то, что знал о шургинских самострелах, и меня как будто двинули кулаком под дых, я задохнулся на мгновение от ужаса.
Болты… для них делали такие специальные болты! Эти болты раскрывались в ране острыми лепестками. Вот отчего столько крови! И сейчас, при каждом скачке лошади, они врезаются всё дальше! Боги, ну почему?
Я застонал – и только когда гнедой встревоженно всхрапнул, понял, что этот полу-стон, полу-вой издала моя глотка и ничья другая… Брат умирает… Умирает…
Комментарий к Глава 4. Самострел
Глава 4.
========== Глава 5. Уроки магии ==========
Энвальт Хорна
Я сидел в пещере, изо всех сил стараясь справиться с одиночеством и отчаянием.
Меня непрестанно колотило от пережитого. Руки дрожали, как у пьяницы… Сердце бухало в ребра обезумевшей птицей. Я было попытался один раз сделать дыхательные упражнения, которым учил меня наставник по магии, но не очень-то получилось. Быть может, потому, что просто было мучительно стыдно – усесться тут в спокойной, удобной позе и размеренно дышать, зная, что рядом – дотронься рукой! – лежит умирающий брат?!
Такого глубокого, безнадежного одиночества я не испытывал еще никогда… А ведь я был не один! Брат еле слышно дышал рядом – пока еще дышал… И от этого было стократ хуже – от сознания собственной никчемности и бесполезности.
В глубине пещеры тихо и размеренно капала вода. Казалось бы, этот звук должен был меня ободрить – мне даже не пришлось искать эту воду специально, это ведь удача, что она здесь оказалась! Но капли словно отсчитывали те немногие минуты, которые остались Энросту… кап-кап… кап-кап…
Они капали здесь, когда нас с ним еще и на свете не было, и будут капать, когда он умрет… и когда меня не станет… спокойное равнодушие гор, которым нет дела до человека – они просто терпят его… или и вовсе не замечают.
Я вскакивал, и, еле слышно бормоча, начинал ругаться, грубо и грязно, теми словами, за которые меня однажды, давно-давно, сурово наказала матушка – и которые так хлестко и выразительно звучали в устах некоторых солдат и конюхов. Я проклинал ч-ра, шургинцев, изобретших сволочной самострел, поносил себя, не сообразившего, как заставить брата надеть броню обратно!
Надо было не от панциря отказываться – а на колени перед ним стать, кричать, убеждать, заставить его надеть панцирь обратно!
Если бы можно было вернуть всё назад! Но над этим не властен никто – ни люди, даже сильные маги, ни боги…
Маги… Вот еще почему меня все еще трясет!
Мне до сих пор не верилось в то, что я сотворил.
Когда ч-ра внезапно, со свистом и гиканьем, вывернулись непонятно откуда (впрочем, горы – их дом, уж они-то знают эту местность), Сарвера, скакавший рядом, длинно выругался и крикнул несколько мгновений спустя:
- Хотят взять живыми! Твари!
А я-то не мог понять, почему они не стреляют из своих луков? И зачем делают руками какие-то странные движения?
- Это арканы, - просветил меня Сарвера, приблизившись. – Набросят, остановят лошадей…
И почему-то именно эта уверенность ч-ра, что они нас смогут захватить – и меня, и Сарверу, и раненого брата! – чтобы положить на свой треклятый алтарь – вызвала во мне такую ненависть! Кажется, я готов был голыми руками вцепиться любому из них в горло…