Ничего не помогало…
Лодку залило, она погрузилась, и наши охотники очутились в воде…
Произошла удивительная, хотя вполне естественная, случайность: привязанные головками к поясу утки всплыли на длину своих шеек кверху и образовали вокруг головы каждого охотника венчик, как у гигантского цветка, и поддерживали людей, как спасательный круг, не давая им утонуть.
Что делать?
Правда, они не утонули, но от этого положение не улучшилось: звать на помощь бесполезно — ночью берега совершенно пустынны, до шхуны далеко, а течением их постепенно, но безостановочно несет дальше в море, что видно по белым льдинам, идущим с ними в обгонку.
Да и много ли может выдержать человек в этой холодной, ледяной воде?!
Могучий Павел, с железным характером и стальными нервами сразу взвесил безвыходность положения и приготовился к смерти так же твердо, как жил и до этого крепким стоиком. А Парфений, еще молодой и слабый, не утерпел и закричал…
Каким жалким показался этот робкий испуганный звук замерзающего человека!
До физической боли в сердце стало жаль Павлу умирающего возле него брата, но что он мог сделать?!.. Он решил хотя в последние минуты жизни, хоть на короткие моменты отогреть его душу призрачной надеждой на спасение, и он во всю силу своих легких закричал: — «Помогите!»
Голос его, как рев морского льва, далеко разносился по холодным волнам, ударяясь и разбиваясь на льдинах и пугая табуны уток, которые подлетали к ним, принимая их во тьме тоже за сидящую на волнах утиную стайку…
Утки… дорого, ценой жизни обходились они нашим охотникам!
Было что-то ужасное и роковое в этом, как страшный намек на неотвратимое возмездие за пролитые реки крови в мире безобидных пернатых… Павел именно так и переживал это…
…Вот опять свист проворных крыл, и новая стая уток опускается возле них, сдерживая полет и выставляя лапки, чтобы сесть на воду… но увидев вместо знакомых фигур своих собратий огромную человеческую голову с безумными широко раскрытыми глазами, стая взмывает кверху и пропадает во тьме…
…и новая стая уток опускается возле них…
И так чередовались стаи этих мирных, беззащитных птиц, чтобы снова своим коротким криком страха и свистом крыл как бы бросить жестокий упрек этим, уже погибающим охотникам… И Павел в ужасе ревел:
— Помогите!
И это спасло их…
……………………………………………………………………………………………………………………
На шхуне начали беспокоиться: выстрелы давно смолкли, а охотников не слыхать, не видать.
Стали вглядываться в тьму и прислушиваться к ночным звукам.
И, наконец, внимательное ухо брата Устина уловило отдаленный, едва слышный, человеческий вопль…
Живо в лодку!
И Устин, с работником на руле, выгибаясь на веслах, погнал свою лодку к устью.
Чем дальше они плыли, тем явственнее делались вопли о помощи.
«Пробежали» банку, вот и море, темное, волнующееся, с плывущими по нему белыми льдинами.
В это время крики с моря стали ослабевать, как бы уходя дальше, и, наконец, замолкли совсем…
Оробел Устин: — «Куда плыть, где искать? Пошел пока по взятому курсу».
Ему и в голову не приходило подумать о себе: их лодке грозила не меньшая опасность от волнения, которое усиливалось, а рулевой оказался плохим матросом, так что Устину пришлось самому править и лодкой на веслах, и давать указания рулевому.
Пробовали кричать, но и сами испугались своего голоса, потерявшегося тут же в этом огромном море.
Ответа… конечно, не было.
Скрип уключин, стук льдин в лодку, шум свежего ветра — вот все, что нарушало безмолвие этой страшной ночи, покрывшей черной мантией драму двух человеческих жизней…
………………………………………………………………………………………………………………
Вдруг, не веря своим глазам, Устин увидел на воде черные пятна!
Это были они, наши злополучные охотники, плавающие на своих утках…
Они уже потеряли способность кричать. Они уж находились в том переходном состоянии, граничащем с агонией и смертью, при котором люди теряют рассудок. Только еще проблески инстинкта борьбы за жизнь удерживали их головы кверху, не давая им склониться, чтобы не захлебнуться в окружающей соленой воде.
Приняв их на лодку (утки все полетели в море!), счастливый и радостный Устин, видя пред собою братьев еще живыми, сейчас же повернув лодку обратно, еще сильнее стал налегать на длинные толстые весла, так что они гнулись как трости: торопился скорее доставить потерпевших жестокую аварию дорогих пассажиров на шхуну.