- Все староверки прикатили, - замечает Лихачев, наклоняясь к Лукашину. - А бывало, в этот самый храм божий на аркане не затащишь.
Федор Капитонович, непременный член президиума каждого собрания, налил в стакан воды, услужливо поставил перед Лукашиным.
Наконец Лихачев объявил:
- Доклад об международной обстановке, какая имеется на сегодняшний день, будет говорить товарищ Лукашин, бывший фронтовик, а ныне уполномоченный райкома ВКП(б). Только у меня тихо. Понятно? - строго добавил он, садясь.
Лукашин встал, скинул с плеч шинель.
Шум сразу пошел на убыль. В тусклых отсветах у сцены мелькнули знакомые лица: улыбающаяся Варвара в ярком, цветастом платке, игриво покачивающая ногой в новой калошке, Трофим Лобанов, Настя... А дальше - сплошная тьма, прорезаемая множеством сухих блестящих глаз, скрестившихся на нем. Эти глаза ощупывали, вопрошали его, ждали. И он знал, чего они ждут, чего хотят от него. Но чем взбодрить, окрылить их измученные, исстрадавшиеся души? Нету сейчас в жизни ничего, кроме бед и напастей.
Но по мере того как перед мысленным взором Лукашина начал вставать осажденный Ленинград, громадная, вся в зареве пожарищ страна, голос его окреп, накалился.
- Фронт сейчас через каждое сердце проходит, товарищи! Линия фронта сейчас у станка рабочего, на каждом колхозном поле. А как же иначе? Недодашь пуд хлеба - недоест рабочий, а недоест рабочий - значит, меньше танков и самолетов. - Лукашин весь подался вперед, взметнул руку. - Кому выгода? Гитлеру от этого выгода!
Мертвая тишина стояла в зале.
- А у вас что в "Новом пути"? - круто поставил вопрос Лукашин. - Хлеб прошлогодний сгноили под снегом? Так говорю?
- Так... - приглушенно ответили из темноты.
- А нынешнюю весну как встречаете? Посевной клин сокращать надумали? Это ваша помощь фронту?
- Вы с председателя спрашивайте! - прозвучал несмелый выкрик.
- Вот, вот! - на лету подхватил Лукашин и резко повернулся к Лихачеву: Партия вам, товарищ Лихачев, ответственный участок поручила. А вы... черт знает что устраиваете! Втаптывать в грязь зерно - да это же преступление!
- Верно!.. Правильно!.. - взметнулись голоса.
- Дайте слово сказать! - в первом ряду поднялась какая-то женщина.
- Жена, жена, помолчи, - удерживал ее бритый, с длинным лицом старик.
- Отстань! Ты всю жизнь молчишь - что вымолчал? Еще Мудрым прозываешься.
В ответ ей горохом рассыпался смех.
- Над чем это? - недоумевая спросил Лукашин, подсаживаясь к Федору Капитоновичу.
- Баловство наше... Софрон Игнатьевич до сорока лет холостяком жил, а тут взял да женился на молодой. Ну Мудрым и окрестили.
- Крой, Дарка, не бойся!
- И не боюсь, бабы! - разошлась Дарья. - У меня два сына на войне, да чтобы я боялась... Старшой-то, Алексей, в каждом письме спрашивает: как да что в колхозе, дорогие родители? А у нас хоть издохни на поле - все без толку. Как зачал ты, Харитон Иванович, подпруги подтягивать - дак чуру не знаешь. Бригадиров по номерам кличешь, а мы лошадей по имени зовем. А нашего брата, бабу, и вовсе за человека не считаешь... А где это слыхано, чтобы в мокреть пахать? Или мы до тебя не жили? Весь век соху из рук не выпускаем и с голоду не помирали. Ты об этом подумал?
- Слышишь? - бросил Лихачеву Лукашин. Он был очень доволен, что так вот сразу удалось вызвать на деловой разговор колхозниц.
Лихачев вскинул голову, рывком встал:
- Вы что, против партии? Тыл подрывать?
Невообразимый шум поднялся в клубе:
- Ты нас партией не стращай!
- Мы сами партия!
- Она, партия-то, так велит разговаривать с народом?
- Верно... как в другом Сэсэрэ живем...
- Дура... нету другого Сэсэрэ...
- Тише вы, очумели! - возвысил голос Федор Капитонович. - Глотку давно не драли.
- Не хотим тише!
- Громче, бабы!
- Это они в темноте наживаются, горло дерут... - зашептал, оправдываясь, Лихачев на ухо Лукашину. - А на свету ни одна не пикнет.
Лукашин встал:
- Базар, товарищи, нечего устраивать. Надо по-деловому, с пользой критиковать.
- А мы без критики - так скажем...
- Чего Харитона укрываете? - раскатисто бухнула из глубины зала Марфа Репишная.
Женщины будто этого и ждали - повскакали с мест, завопили:
- Не хотим Лихачева!
- Будет, натерпелись!
- Нам бы председателем-то с орденком который! - звонко выкрикнула Варвара и, мечтательно скосив горячий глаз на грудь Лукашина, подмигнула ему, как старому знакомому.
В лампе металось пламя, гул перекатывался под сводами старой церкви. Лукашин, вглядываясь в разъяренных, размахивающих руками женщин, струхнул. Нет, он этого не хотел. Райком его на это не уполномочивал. Он вспомнил слова заврайзо: "Анархии в колхозе много. Лихачев немного подтянул, но еще недостаточно. Помогите. Старый, опытный кадр. Номенклатура райкома..." И тут в один миг представились Лукашину все непоправимые последствия его непродуманной, через край хлестнувшей критики: срыв сева, невыполнение плана...
Он схватил пробку от графина, яростно застучал по столу:
- Товарищи, товарищи! Сейчас не время менять председателя. Вот сев кончим - ставьте тогда вопрос. Кто же это в бою командира меняет?
Последние слова его потонули в новых выкриках:
- Он к тем порам нас по миру пустит!
- Некем командовать будет!
На помощь Лукашину поспешил Федор Капитонович:
- Постыдились бы серость свою показывать. Товарищ с фронта... Без отчета разве сымают?
- А-а-а, ты Харитона защищать?
- Ему что, девки дома - сердце не болит...
Федор Капитонович поморщился, развел руками:
- Ну и народ, совсем образ потерял...
Дальше собрание пошло как воз под гору. На сцену вихрем взлетела раскрасневшаяся Настя Гаврилина:
- Я бы вот что сказала... Я бы в председатели Анфису Петровну... Она людей на дела поднимать умеет. Помните, как с навозом вышло? В общем, я и мы, комсомольцы, за Анфису Петровну!
Несколько секунд зал молчал - до того неожиданным было это предложение.
Лукашин первый пришел в себя:
- Товарищи, горячку в таком деле пороть нельзя. Надо все взвесить, с райкомом посоветоваться. Его поддержал Федор Капитонович: