Потом спрятала в специально подготовленный пакетик и шприц, и коварную стрелку, а сам пакет отправила в сумочку.
Встала. Пошатнулась.
— Держись, чёртов гип. Я за противоядием. Ты только не уплывай. Я вернусь. Я тотчас вернусь.
Только бы его не забрала скорая, проносилось в голове Гутенберг, тогда точно конец. О, Ре! Только бы счёт шёл не на секунды, а хотя бы на минуты!
Только бы успеть.
Прыгать ему сейчас нельзя — отравленный организм не выдержит усыпления. И ещё одно — самое важное.
Елена понимала, что это как раз тот случай, когда Реестр включает непреодолимую временную последовательность. Так происходило почти всегда при предумышленном убийстве.
Она уже не сможет вернуться за десять минут до отравления, чтобы предотвратить его. Точнее, вернуться сможет, но предотвратить — никак. Время изогнётся, последовательность событий перестроится. Финал будет один — смерть Олега.
Если только она не успеет смотаться в будущее и вернуться с эффективным антидотом. Пока не случилось непоправимое. При этом сколько времени она потратит в будущем, столько же пройдёт и здесь — с этого самого момента. Секунда, мать её, в секунду.
Чем же его отравили? Насколько было бы проще, если б я знала…
Время тикает. Некогда думать. Кнопка щёлкнула, и вселенский секундомер начал отсчёт в забеге между жизнью и смертью.
Девушка ткнула себя в шею усиленным «негрустином» из шприца (вот это у неё арсенал!) и отбыла в своё времесто. В лабораторию, которой уже много лет как руководила. Шестидесятилетняя старуха в теле четырнадцатилетней девочки.
Мимо поверженного Олега по тротуару двигалась парочка. Они непринуждённо болтали, укрытые от враждебного мира дизайнерскими щит-масками.
— Чёртовы алкаши, — произнесла стройная дама, которую вёл под ручку солидный пузатый мужик, — Ничему их жизнь не учит. Отрубился. Потерял щит-маску. И всё — каюк. Труп. Смотри, у этого, кажется, маска треснула.
— Тем хуже для него. Помогать нужно только тем, кто не вредит себе сам.
Золотой билет
Ушастый не обращал никакого внимания ни на девушку в приталенном пальто, которая копошилась в отравленном гипе, ни на группу захвата, что загружала в три казённых фургона десятки взятых планетариев. От колонн ДК до Ушастого было метров двадцать.
На мерзкий колючий снег, соткавшийся в промозглом воздухе, Ушастый тоже никак не реагировал.
Он уставился в мобильник. Щит-маска озарялась синим светом. Он ждал, холодея от страха, что не дождётся.
Раздался звук фанфар, отчего омоновец, следящий за погрузкой планетариев, отвлёкся и посмотрел в сторону Ушастого.
Тот задрожал: вот оно! Наконец-то. Сколько лет я к этому шёл!
Залез рукой в карман плаща и извлёк пластиковую карточку размером с бумажник. Рука ходила ходуном, поэтому ничего удивительного, что карточку он тут же выронил. Склонился, хватая её с тротуара и тут же выронил телефон.
Ушастый чертыхнулся фальцетом и наконец-то смог подобрать оба компонента своей победы.
«300 фанаций! 300 фанаций! 300 фанаций» — заходился в цветовых конвульсиях экран мобильника.
«Поздравляю, зайка!» — переливалось на экране смартфона. — «Ты в дамках. Спасибо за службу. Заслужил. Навсегда твоя, Элиса».
На карточке с логотипом «Культлото» на жёлтом фоне был изображён очкастый мужик, разбрасывающий банкноты. Справа располагался экранчик на жидких чернилах. А в центре — значок дактилоскопического узора.
Ушастый ткнул в него пальцем. На экранчике появилась надпись: «Билет активирован». Она сменилась следующей: «Сумма выигрыша». А под ней начали крутиться, как на одометре или бытовом счётчике, произвольные циферки.
Они то замедлялись, то ускорялись.
Ушастый начал хрипеть.
Наконец циферки остановились, и человек в чёрном кожаном плаще не то что хрипеть — как дышать забыл.
— Триста миллионов! Триста миллионов! Триста миллионов!
Всё верно — в квадратиках билета выстроились цифры — «300 000 000 многорублей».
— Эй, парень! Здесь нельзя стоять. Идёт операция. Топай по своим делам, не задерживайся.
Ушастый поднял голову. Его лицо за щит-маской освещалось синим огнем мобильника. Обезьяньи уши пламенели от холода. К нему приближался боец, который до этого следил за погрузкой планетоидов в фургоны.
Внезапно лицо бойца застыло в узнавании:
— Стой! Ну-ка сюда. Быстро ко мне, доходяга!
— Нет-нет-нет-нет-нет, — заскулил Ушастый. По-крысиному осмотрелся и прыснул в сторону торгово-развлекательного центра. Сзади топотал тяжело оснащённый боец группы захвата.
Навстречу показалась парочка патрульно-постовых, которые двигались расслабленно. Один через трубочку и специальный разъём в щит-маске посасывал кофе в бумажном стаканчике.
— Стой, мудила! — орал боец-спецназовец. Ушастый улепетывал прямо на ППС-ников.
Те, стоит отдать им должное, быстро вкурили диспозицию и бросились прямо на планетария, который сорвал свой джек-пот как-то совсем уж не вовремя.
В этот момент справа, с газона, исчезла Елена и остался лежать Олег, сотрясаемый мелкими судорогами, но на эту странность никто не обратил внимания. Пока что.
Ушастый тормознул с юзом, заметался и, вариантов-то других нет, метнулся прямо через широченный проспект — на противоположную сторону. Патрульный (чёрт с ним, с уставом, спецуре помогаем) швырнул в него «демократизатором», попал, и увесистая дубинка приложила беглеца по горбу.
Ушастый, который всё ещё сжимал в руках счастливый билет и мобильник, споткнулся. Потерял темп. Внимание — тоже.
Раздался сигнал клаксона и истошный визг тормозов, а в материальном мире это выразилось в том, что тяжелый грязный грузомобиль с хрустом сшиб дурака. Да так, что тот пролетел вперёд метров тридцать и застыл на уже мокром асфальте изломанным силуэтом.
Поднимая колёсами мелкодисперсную водяную пыль, грузовик-гигант, за секунду преодолел эти метры и остановился.
Одним колесом — на шее Ушастого, который уже не был никаким Ушастым, а сделался мешком костей, лопнувшим мешком, а голова его приподнялась и словно поцеловала грязную шину — чтобы через секунду откинуться назад. И на лице среди грязи остались заметными только выпученные глаза, налитые кровью.
Словно бывший Ушастый до смерти удивился.
Снова визг тормозов — и в зад замершего грузомобиля ввинтилась легковушка.
Боец и патрульно-постовые остановились. На лице первого читалась досада, а уличные менты откровенно струхнули.
Один ботинок Ушастого каким-то чудом приземлился на подножку грузомобиля. Второй — усвистал на крышу тента.
Мобильник хрустнул под колёсами на соседней полосе.
Счастливый билет порхнул на тротуар, где и остался лежать, семафоря миру о неслыханной удаче и безобразном невезении.
Вот такие банальные у многих из нас заветные мечты.
***
Запыхавшаяся Елена Гутенберг, одетая уже почему-то в лабораторный халат и с медицинской сумкой на плече стояла открыв рот.
Девушка смотрела на газон, на то самое место, где буквально только что, буквально вечность назад, умирал Олег Каспер, он же Наговицын, он же Прыгун — по Элисиной классификации.
Сейчас его там не было.
Она стояла прямо на счастливом билете — стоимостью триста миллионов рублей и две человеческие жизни.
Девушку согнуло пополам и её вырвало. При этом она захлёбывалась, кашляла и истерически хохотала. То ли от передоза «негрустина», то ли просто в истерике.
Глава 18. Две смерти и клешня
Почему молчит Порфирий
Воронежполис-2049, середина октября
Тина Романова спешила, потому что две недели — срок, конечно, значительный, но слишком уж много надо было успеть до часа икс. Умелая сенсация прогремела как нужно: люди роптали, что лучший магистр уходит с поста. Безобразие! Что теперь будет с полисом?
Такого уровня народной поддержки, как у Романовой, не было у всех магистров вместе взятых. Когда-то их это вполне устраивало — вот же готовый стрелочник, Че Гевара, на которого в случае глобальных проблем можно свалить всю вину! Идеальный вариант. И вот как всё повернулось-то!