— Ты чего это там? — подозрительно посмотрел на него старый особист.
— Пишу родным, что на несколько дней буду вне зоны доступа, чего же ещё?
Водитель-корнеплод продолжал напевать свою беззвучную жуткую песенку. Закончив, Ежилец спрятал голосекретарь обратно.
— Виктор, — позвал Порфирий.
Тот очнулся от невесёлых раздумий.
— Возьмёшь это.
Коротышка, кряхтя, принялся копаться в деревянном ящике между сиденьями. Достал нож, больше похожий на тесак и протянул Ежилецу. Тот взял клинок, посмотрел в своё отражение на полированной стали и засунул оружие за пояс.
Коротышка извлёк из таблетницы две капсулы какого-то нездорового серо-зелёного оттенка.
— Это «негрустин», — услышал Олег, который, естественно, про собственный запас ни словом не обмолвился, — Примите капсулу. Где-то через минуту вас вырубит.
Тот положил шершавую горчащую капсулу на язык и проглотил насухую.
Воды Порфирий не предложил.
— А теперь возьмите за руку вот этого гражданина. Да покрепче, — Коротышка кивнул на Ежилеца. Олег ещё никогда и никого не переносил в свои осознания, хоть и видел, как это происходит и что для этого нужно делать. Но на всякий случай удивлённо покосился на коротышку — дескать, а зачем за руки-то?
— Четвёртый закон Дрёмы. Гипнопроходец переносится вместе с той живой или мертвой материей, к которой прикасаются голые участки его тела.
Олег кивнул и до хруста сжал руку Ежилеца. Тот пискнул. Сознание куда-то поплыло. Олег только успел подумать, что хорошо бы и Коротышку с собой захватить, может, его при виде Мурьеты кондратий хватит.
Но особист словно мысли его прочитал и вовремя отпрянул.
Плёнку перехода прорвать было тяжелее чем обычно. Примерно как плавать с рюкзаком, набитым тряпками. Но Олег справился.
Они осознались в сумрачном кабинете, с единственным светлым пятном — от зелёного торшера. Мурьета спал, сидя за столом, уронив голову на руки и как-то по-детски посапывал. Он был в чёрных облегающих брюках с поясом и белоснежной просторной рубахе. Рядом тускло мерцал голомонитор компьютера.
Олег, пытаясь задавить приступ истерического смеха, посмотрел на задыхавшегося Ежилеца. Дрёма выставила ему за переход очень необычный счёт. Его правый глаз… исчез. Нет, он не вытек и не был вырван из глазницы. Просто исчез. И теперь ото лба под бровью переходила в щёку обычная гладкая кожа.
— Что за херня! — скулил Ежилец, лихорадочно ощупывая лицо. Мужчина моментально вспотел как свинья, — У меня тут под кожей кость! Не только глаза нет, но и глазницы!
— Херня — это ты, твой поганый коротышка и это дурацкое время, в котором я застрял.
Ежилец посмотрел на компаньона с такой ненавистью, что тот аж вздрогнул. Потом перевёл взгляд на спящего гиганта, чему-то кивнул и прошипел:
— Мы потом разберёмся. А пока дело.
Он медленно двинулся в сторону Мурьеты.
Олег, у которого порывы к истерическому смеху резко прекратились, пожал плечами и не двинулся с места.
— Я в этом участвовать не буду, — сообщил он. — Я не убийца. И это не моё время.
— От тебя этого никто и не ждал. Подлая скотина, — фыркнул Ежилец.
А потом прокрался к спящему капитану сзади.
Взял бычью шею в резкий захват. Вытащил из-за пояса нож, больше похожий на тесак, и уткнул лезвие в горло Мурьете. Капитан удивленно захрипел — слишком резким даже для него оказался переход из сладких пучин сна в жестокую реальность.
— Пришел твой посведний час, подонок. Пришел твой последний час. Привет от Порфирия. И Алевтины.
Последний подарок Мурьеты
Воронежполис-2049, 9 октября
«Мура убили!»,
Эта мысль была огромной и грозной, как китобойное судно, и не помещалась у Тины в голове. Она била и била в своды её черепа корабельным колоколом.
«Мура убили».
Первая леди возилась в личном кабинете с государственными документами, когда позвонил Порфирий. Он и поделился новостью. Рожу при этом состроил такую трагическую, что хотелось располосовать её ногтями. В душе гад явно радовался.
Признаться, она повела себя не как политик, а как женщина. Истеричка. Вспыхнула, покраснела и разом потеряла лицо.
— Это ты сделал, подонок?
— Что я опять сделал не так? — умильно спросил Порфирий, — Иногда мне кажется, что если я сложу руки на коленях и просижу так неделю, всё равно окажусь кругом виноват...
— Ты его убил, сволочь!
— Кого?
— Я до тебя дотянусь, старый мерзавец. Тебе конец. Ты же уже полутруп! Зачем ты коптишь воздух и отравляешь жизнь другим? Чтоб ты сдох!
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Тиночка, — проворковал Порфирий и отключился.
В Тине вдруг оформилась холодная уверенность-императив: старый мерзавец её революцию не переживёт. Ощущение от этой мысли было такое… Правильное.
В данный момент она сидела на крышке унитаза в туалете Верхней Палаты, куда полчаса назад её настойчиво пригласили нестерпимые рвотные позывы.
«Да что со мной происходит!» — паниковала Тина, подозревая худшее.
Вот её опять согнуло в отвратительной конвульсии и вывернуло прямо в гигиеническую раковину по правой стене. Желчью забрызгало кафель.
Тина трясущимися руками отмотала полметра туалетной бумаги, скомкала и вытерла губы, которые пощипывало от желудочной кислоты.
Незадолго до экстренного путешествия в туалет она заскочила в аптеку и что-то там купила. И сейчас непослушными пальцами принялась разрывать упаковку.
На свет появилась сине-белая пластиковая полоса. Последняя надежда Тины на то, что всё в порядке. Просто что-то не то съела.
Просунула руку между сведённых ног. Заставила себя помочиться на пластик.
Получилось не с первого раза, и после этого Тина долго пыталась выровнять дыхание, не решаясь извлечь руку с тестом на беременность.
Наконец, решительный характер взял верх. Увидела: две полосы.
Всё-таки неизвестность мучит куда сильнее, чем приговор — каким бы суровым он ни был.
Она беременна! Мур все-таки не ушел бесследно из этого мира. Он оставит после себя не только дурную славу, но и реальное — материальное продолжение.
Тина представила, как через восемь с копейками месяцев, из неё извлекут розовое тельце. Как сморщенный младенец будет заходиться в первом крике. Как она о нём будут заботиться. Беречь, как…
Как синицу ока!
Что? Почему я так подумала? Холодок нехорошего предчувствия пробежал по позвоночнику.
Как зеницу ока. Конечно же, как зеницу ока.
Интересно, кто это: мальчик или девочка?
Неважно! Неважно — мальчик, девочка… Это Мур!
Её снова вырвало, но уже не так сильно, как в прошлый раз.
Холодный разум Тины постепенно приходил в норму, начиная привычный анализ: предпосылки, закономерности и взаимосвязи.
Ребенка она обязательно выносит, родит, обеспечит ему максимальную заботу и ощущение безопасности.
За Мура-младшего она любому горло разорвёт.
Самое интересное заключалось в следующем. Тина, никогда не лгавшая самой себе, это прекрасно понимала. Узнай она о беременности хотя бы вчера, до известия о гибели капитана, то не колеблясь сделала бы аборт.
От такого несоответствия — холодное вчера и бабье сегодня — Тина вдруг разрыдалась. Но буквально через минуту слёзы высохли, а лицо снова сделалось холодным и надменным.
Сейчас Тина ещё отчетливее понимала, почему Порфирий не должен пережить бунт, в котором она была и дирижёром, и первой скрипкой.
Женщина поднялась со стульчака, умылась, отметив в зеркале, какое у неё опухшее красное лицо. Потом взболтала прическу, приводя её в более-менее нормальный вид. Наконец, нанесла на лицо немного косметики. И покинула пахнущую кислятиной (кислой Тиной) кабинку.
Первая леди всё ещё сомневалась в правильности принятого решения — сокрушить устои Воронежполиса. Она лично хотела удостовериться в том, что последствия не будут по крайней мере катастрофическими.